Николай Суханов - Записки о революции

– Несмотря на то что оборонцы в борьбе против нас ни перед чем не останавливались, мы их не отбросили прочь. Мы съезду в целом предложили взять власть в свои руки. Как можно после этого говорить о нашей непримиримости. Когда партия, окутанная пороховым дымом, идет к ним и говорит, возьмем власть вместе, они бегут в городскую думу и там объединяются с явными контрреволюционерами. Они предатели революции, с которыми мы никогда не объединимся…

Тут Троцкий, отдавая справедливую дань своим врагам, изложил свои собственные позиции в таком виде, какой не имел ничего общего с действительностью. Большевики никогда не сделали ни шагу для соглашения с Данами и Либерами. Они всегда отвергали его. Они вели политику, исключающую соглашение. Они стремились взять власть одни. И это вполне понятно. Ведь Троцкий и другие не понимали, для чего им нужны Либеры и Даны, если у них есть массы.

Троцкий всегда ярок и искусен. Но не надо увлекаться его красноречием. Надо ясно видеть, где он не связывает концы с концами, и относиться критически к его дипломатии перед лицом масс. Между прочим, он кончает характерными словами, которых я не стану комментировать, но которые предлагаю отметить.

– Не надо нас пугать миром за наш счет. Все равно, если Европа останется как могучая капиталистическая сила, революционная Россия неизбежно должна быть раздавлена. Либо русская революция приведет к движению в Европе, либо уцелевшие могущественные страны Запада раздавят нас.

Таковы были убеждения и ауспиции этой центральной фигуры Октябрьской революции.

Далее произошел довольно характерный эпизод с выступлением представителя Всероссийского железнодорожного союза. Группа железнодорожников объединилась на съезде с новожизненцами и была сторонницей соглашения советских партий. От ее имени говорил рабочий – и говорил в очень повышенном тоне. Он начал с заявления, что железнодорожный пролетариат всегда был «одним из самых революционных пролетариатов», но это не значит, что он будет поддерживать авантюры большевиков. Железнодорожный союз требует соглашения и готов подкрепить свое требование решительными действиями – вплоть до всеобщей железнодорожной забастовки.

– И вы, товарищи, примите к сведению. Без нас вам не справиться ни с Корниловым, ни с Керенским. Я знаю, вы сейчас послали отряды испортить путь на подступах к столице. Так ведь без нас вы не сумеете и этого. Ваши отряды наделали то, что мы только смеялись. Поправить всю их порчу можно в 20 минут… Тут помочь могут только железнодорожники. Но мы вам заявляем: мы не окажем вам помощи и будем с вами бороться, если вы не пойдете на соглашение.

Это выступление произвело большой эффект, как ушат воды, вылитый на голову собранию. Но у президиума был наготове свой собственный железнодорожник. Его немедленно выпустили с заявлением, что предыдущий оратор не выражает мнения масс. Однако это было не так… Только напрасно представитель союза утверждал, что съезд неправомочен. Это было неверно: съезд сохранил свой законный кворум даже после исхода всех чистых.

Совет Народных Комиссаров был поставлен на голосование и утвержден подавляющим большинством. Большого восторга по этому поводу я не помню… Но съезд уже совсем разлагался – от крайнего утомления и пережитого нервного подъема… Конкурирующая резолюция новожизненцев собрала около 150 голосов. За нее голосовала вся наличная оппозиция, в том числе железнодорожная и левые эсеры.

Заключительным актом было избрание нового ЦИК. Среди полного беспорядка при быстро пустеющем зале оглашается длинный ряд незнакомых имен. Всего избирается 100 человек, из них 70 большевиков, а затем левые эсеры, новожизненцы и национальные группы. Кроме того, было постановлено: ЦИК надлежит пополнить делегатами профессиональных союзов, военных и других организаций. И наконец, была предоставлена возможность группам, ушедшим со съезда, восстановить свое представительство в ЦИК.

Около пяти часов утра заседание было закрыто. Усталые и вялые, торопясь по домам, поредевшие ряды снова огласили Смольный нестройными звуками «Интернационала». И повалили к выходу… Знаменательный съезд был кончен.

Я ждал Луначарского, который должен был идти ко мне ночевать на новую, близко лежащую квартиру… Захватив еще одного делегата, знаменитого царицынского Минина, моего товарища по ссылке, мы шли небольшой группой к Таврическому саду. Было еще совсем темно. Луначарский был в крайне повышенном настроении, близком к энтузиазму, и болтал без умолку. К сожалению, я не отвечал ему тем же и был молчаливым, даже довольно мрачным слушателем.