Николай Палибин - Записки адвоката. Организация советского суда в 20-30 годы

© Палибин Н. А., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Записки мои охватывают период с 1920 по 1935 годы. Местами я касаюсь и более позднего времени. В течение тринадцати лет я был тогда членом коллегии защитников в Кубанской области на Северном Кавказе, а остальное время – юрисконсультом различных хозяйственных организаций области. И поскольку вся судебная система и практика Советского Союза остались без изменений, я полагаю, что записки мои не будут лишены интереса, тем более что и на оккупированных территориях Восточной Европы вводится точно такая же система, будь то венгерский народный суд, польский военный трибунал или румынский верховный суд – от советского судопроизводства они существенно не отличаются, так как ссылок на буржуазные законодательства и на законы «свергнутых народом» правительств советская власть не допустит никогда. С уверенностью можно сказать, что если в оккупированных коммунистами государствах местная армия перестраивается по советскому образцу, хозяйственная система ставится на социалистические рельсы, политическая полиция напоминает советское НКВД, то советские кодексы просто переводятся на местный язык; и таким образом вводятся испытанные уже при строительстве социализма в СССР судебная система и практика.

Я не участвовал в громких столичных процессах. Я знал о них только из газет. Но вся структура этих процессов, а главное – «подкладка» были мне известны. Я же видел, как преломляется советское законодательство в «низовке», т. е. в нашей обездоленной несчастной деревне, и ей, главным образом, посвящаются эти строки. Насколько позволяли силы и знания, я защищал людей, имевших несчастие попасть под колеса советского «правосудия». Перед моими глазами проходил «страшный суд» – перестройка деревни на социалистических началах; и мне, как защитнику, хотелось временами умереть вместе с моими клиентами.

Впервые юридическую «помощь» я оказал в 1920 году. В глухую станицу Старо-Джерелиевскую тайно ночью пришел отряд частей особого назначения (ЧОН) в количестве пятнадцати человек. Наутро председатель столичного Совета, бывший клоун бродячего цирка «Рыжий», алкоголик, созвал на площади митинг. С дощатой наскоро сколоченной трибуны он, охрипшим пьяным голосом, ораторствовал о власти Советов, о воле народа и о врагах нового строя, затем стал называть некоторые фамилии по списку и спрашивал собравшихся: «Хороший это человек? Кто „за“, подымите руку». В списке он делал отметки тем, за кого было подано много голосов.

Присутствующие не подозревали, что они выносят смертный приговор. Наоборот, после речи председателя, говорившего о врагах революции, им казалось, что чем больше они подымут рук, тем сильнее будет защита подозреваемого. Они голосовали за честных порядочных людей, домовитых хозяев, тружеников-хлеборобов.

Через час после наступления темноты люди, получившие подавляющее большинство голосов, со связанными руками были заперты в сарае при станичном управлении. Я был в это время заведующим детским домом в этой станице. Я слышал, как ночью в отдельной хате, где помещалась наша кухня, кухарки и уборщицы, «красноармейские вдовушки», гуляли с бойцами ЧОНа и распевали пьяные песни. А в предрассветных сумерках двадцать один мужчина и четыре женщины были выведены за станицу и порублены шашками.

Наутро ко мне в детский дом привезли фуру «пожертвований» для детей, мужскую и женскую одежду, и сложили в кладовой. Вскоре явилось и несколько чоновцев, под тем предлогом, что хотели проверить, как содержатся дети. К этому времени весть об убийстве двадцати пяти человек уже облетела станицу, и дети смотрели на толпу вооруженных чоновцев, как испуганные овечки. Начальник чоновцев, выше среднего роста, широкий, черный как уголь, с волосами, растущими из носа и ушей, слепой на один глаз и со шрамом на лице, спросил меня: «Одежду получил?» Я ответил, что получил. Несколько мгновений длилось молчание. Вдруг один мальчуган сказал:

– Дядечка, а на одежде-то кровь…

– Молчи, дурак, это глина, а не кровь, – ответил чоновец. – Пошли, товарищи!

И группа повалила на кухню опохмеляться.

Как адвокат по профессии, чем я мог помочь этим несчастным людям, схваченным злодеями, брошенным в сарай и затем казненным? Вся моя юридическая помощь выразилась в том, что я по тайной просьбе родственников ночью, за несколько часов до казни, просунул в сарай несколько листов писчей бумаги и карандаш, чтобы осужденные написали прошения, хотя и не было ясно, кому. И эта передача была самым рискованным предприятием за всю мою адвокатскую работу.