Франц Фюман - Однополчане

Они шли весь день, почти не встречая сопротивления. К вечеру достигли деревушки, где сделали привал. В деревушке было всего шесть домов, желтых, кособоких, крытых камышом; в сумерках они казались невесомыми. Это была бедная деревня, бедная еще в мирное время, а первый день войны окончательно разорил ее. Сопротивления здесь не оказывали, но двое крестьян лежали убитые, один дом горел, и все погреба были разграблены. На одном еще уцелевшем доме был прибит плакат с надписью: "Немецкие рабочие и крестьяне, не стреляйте в своих советских братьев!" Иозеф сорвал плакат и сжег его.

- Здесь мы поставим виселицу, - сказал майор.

Он приказал выгнать из домов всех жителей деревни и собрать их на площади. Нашлись восемь крестьян, двенадцать крестьянок и восемь детей.

Майор вызвал из круга двух девочек. Он приказал повесить их в отместку за смерть своей дочери.

Девочек увели, их поставили к стене дома и велели поднять над головой руки. Они не произнесли ни слова, они не плакали, словно ничего другого и не ожидали. Сзади них стояли часовые с заряженными винтовками, с примкнутыми штыками, похожими на широкие ножи, остро отточенными, ослепительно блестевшими немецкими штыками, теплый отблеск огня струился по широкому желобку, выточенному посередине штыка, чтобы с него могла лучше стекать кровь.

- И правильно, нужно кончать с этой сволочью, - сказал Иозеф.

- Этого не может быть, - прошептал Томас.

Он побледнел. - Ведь они не виноваты, - пролепетал он.

- Большевики всегда виноваты, - сказал Иозеф.

Его взгляд упал на Томаса.

- А что, тебе их жалко? - спросил Иозеф.

Томас молча покачал головой. Он чувствовал, какая все это ложь.

- Дружище, - сказал Иозеф, - дружище, тебе жалко этих русских? Да ведь это сброд, это клопы, которых надо давить!

Он потянулся.

- Я сам вызвался их повесить, - сказал он. - Вешать - это искусство. Карл умеет, он нас научит.

Быть палачом - почетная обязанность, как сказал Геринг. Нужно всему научиться. Я их повешу.

Да, я их повешу, я, да, я.

Он посмотрел на Томаса.

- Ну что? - спросил он.

- Уйди, уйди отсюда, - сказал Томас. Его глаза застлало пеленой, синей пеленой.

Иозеф рассмеялся и ушел.

- Это убийство, да, это убийство, а ты убийца! - крикнул Томас.

Он видел, как они устанавливают виселицу.

- Ты убийца, - повторил он.

Вдруг он увидел, что у солдат, стоявших возле виселицы, выросли звериные головы и заслонили человеческие лица: волки, гиены, свиньи. Совершенно отчетливо увидел он, как их лица побелели и распух"

ли, рты вытянулись, превратившись в чавкающие пасти, носы - в хоботы, глаза, заплывшие жиром, стали маленькими и налились кровью, а лбы исчезли, становясь все более покатыми, и он уже ничего не видел, кроме ощетинившейся пустоты. Только у двух девочек - это он видел - оставались человеческие лица, по-крестьянски красивые и чистые.

Он содрогнулся: а что таится в нем? Посмотрел на себя. Он был хуже всех. Ведь другие ничего не знали. А он знал.

Томас кинулся к майору.

- Что вам нужно именно сейчас, перед исполнением приговора? - сердито спросил адъютант. - С господином майором сейчас нельзя разговаривать, потом!

- Речь идет об убийстве, нужно предотвратить убийство, - сказал Томас.

Голос его срывался.

- Что, какое убийство? - спросил адъютант.

- Так точно, убийство, - повторил Томас.

Адъютант впустил его.

Когда Томас вошел в комнату майора, все поплыло у него перед глазами, все покрылось туманом.

Виднелось что-то черное, вероятно, это был майор.

- Старший стрелок П. докладывает - две русские девочки не виноваты! Я убил дочь господина майора! - сказал Томас.

- Что? - заревел майор. - Что?

Он схватил Томаса за плечо, встряхнул его и зарычал:

- Вы опять нализались, парень, опять! Вы свинья, вы с ума спятили, свинья!

Томас пытался всмотреться, но ничего не увидел.

Он бормотал:

- Господин майор, я говорю правду, я...

- Адъютант! - крикнул майор.

Хлопнула дверь, в комнате стало одним голосом больше.

- Парень напился до потери сознания! Арестуйте его! - кричал майор.

- Я не пьян, - сказал Томас твердым голосом, - я не пьян, клянусь вам...

Теперь туман перед глазами рассеялся. Он видел все совершенно отчетливо. Перед ним стоял майор, хрипя, содрогаясь всем телом, точно разъяренная глыба, руки сжаты в кулаки, а кулаки готовы в бешеном гневе разбить лицо стоящего перед ним старшего стрелка. "Он мне не верит, думал Томас, - что мне делать?!"

- Уберите его! - приказал майор.