Валерий Сойфер - Власть и наука

Следующий сигнал был получен от "группы специалистов" союзного и республиканского Наркомземов, Президиума ВАСХНИЛ, НИИ по хлопководству в новых районах и Всесоюзного института растениеводства, обвиненных в 1930 году в саботаже усилий партии по расширению посевов хлопчатника в СССР (28). Те, кто руководили сельским хозяйством в стране, хорошо знали, что за решением этой проблемы следил лично Сталин. Это знал, разумеется, и Вавилов, который вряд ли случайно на пару с Лысенко проехал по нескольким районам Закавказья, осматривая новые поля, отведенные под хлопчатник, давая рекомендации по лучшему их размещению.

Вавилов в течение многих лет поддерживал тесные научные связи с одним из крупнейших специалистов по этой культуре Гавриилом Семеновичем Зайцевым, часто переписывался с ним, дружил с его семьей (29). Зайцев был в числе организаторов Туркестанской сельскохозяйственной опытной станции в Ташкенте, его научные работы были известны ученым во всем мире и были опубликованы во многих зарубежных изданиях. Как уже было сказано в главе I, Зайцев неожиданно скончался на пути в Ленинград на съезд по генетике в январе 1929 года. Поэтому нельзя не поражаться слабой информированности чекистов, которые в 1932 году в "Директивном письме" в верха писали о "вредительстве" Вавилова, утверждая, что последний продолжает поддерживать связи с вредителями по хлопководству, такими как Зайцев и Юферов, и что они совместно "консолидируют свои усилия…в сопротивлении… форсированному развитию хлопководства в новых районах" (30).

Наткнувшись на имя Вавилова в донесениях "борцов за хлопок", чекисты "вспомнили" о показаниях против вавиловской школы, сделанных на Украине Дибольдом, и теперь обратили пристальное внимание на ВИР, квалифицируя этот институт как "осиное гнездо врагов советских властей" (31).

25 января 1931 года Сократ Константинович Чаянов — один из главных обвиняемых по "Делу ТКП" показал на допросе в ОГПУ, что Вавилов, Писарев и Зайцев препятствовали "прохождению вопроса с новыми районами культуры хлопчатника… в 1925 и 1926 г." (32).

Несомненно практика физического давления на подсудимых и вообще зверское обращение с ними стали главным фактором в появлении ложных поклепов. Нельзя исключить и того, что в зарождении оговоров именно Вавилова могла сыграть роль зависть к его организационным, научным и общественным успехам.

Казалось бы, на организационном уровне было трудно к чему-то прицепиться: Вавилов — прирожденный талант в сфере управления, он помнит и знает тысячи людей, покоряет их своими знаниями, памятью о том, что каждый из этих тысяч специалистов делает. При жизни о Вавилове шла слава, что, приезжая на каждую из сотен станций, опорных баз и институтов и встречаясь с сотрудниками, которых и видел-то может быть пару раз в жизни, он тем не менее отлично помнил их имена и отчества, направление их работы, свои прежние беседы с ними и завоевывал уважение, которого не удостаивался никто из коллег. Но у всякой медали есть оборотная сторона — тем, кто оказывался в стороне и был этим обижен, эти личностные качества Вавилова могли быть неприятны.

Благодаря исключительным организационным талантам и счастливо складывавшейся судьбе Вавилову повезло встретить Горбунова и уговорить его стать председателем Ученого Совета своего института. Горбунов еще сохранял ореол ближайшего к Ленину сотрудника, к тому же он занимал один из важнейших бюрократических постов в коммунистическом государстве, пост управделами СНК СССР, то есть руководителя канцелярии председателя Правительства. Подружившись с Горбуновым, Вавилов раздобыл "золотой ключик" и мог спокойно им открывать заветную дверцу, ведущую к сейфам советской империи, наращивать бюджет своих институтов, создавать массу других институтов, забирать в свои руки столько власти, "сколько можно было забрать". У других такого доступа к средствам не было, славы не было, роста не было, как не было и многого другого, и это не прибавляло любви к счастливчику Вавилову.

На поприще научном Вавилов также добился многого: он был не только образован, много знал, читал, он много писал сам, был знаком с крупными учеными и держался с ними не так как Лысенко — издали и с опаской, — а на равных, спокойно и уверенно. Всем было известно, что за ним стоит высокая наука — закон гомологических рядов наследственной изменчивости, пионерские работы по иммунитету у растений, теория происхождения культурных растений и лично обнаруженные в экспедициях по всему свету центры происхождения культурных растений. За ним тома сочинений, не каких-то жалких публицистических статеечек из собственного смешного до нелепости журнала "Яровизация", а серьезных трудов, изданных в разных странах.