Два пункта обвинения чекистов были вполне понятны: с нескрываемым раздражением они писали о "деятельности… вавиловской группировки по ходатайствам за арестованных [ранее чекистами] вредителей… составление списков на освобождение, паломничество родственников арестованных к ВАВИЛОВУ" (62). Поступая так, Вавилов лишал чекистов лавр защитников социалистического отечества, так как оказывалось, что они хватали людей, чью невиновность удавалось легко доказать. Второй пункт раздражения был связан с тем, что Вавилов не опирался на членов ВКП(б), а предпочитал им "быв[ших] чиновников департамента земледелия, представителей земства, помещичьих элементов, деятелей кадетской и эсеровской партий…" (63).
В последней части "Директивного письма" "аналитики" из ОГПУ нашли еще одну тему для глубокомысленных обсуждений — противопоставление "прусско-датского пути" развития сельского хозяйства "американскому пути". Первый якобы заключался "в апологетике… МЕЛКОГО сельского хозяйства, являлся уделом всех выброшенных и ликвидированных Октябрьской революцией идеологов аграрной контр-революции (КЕРЕНСКИЙ, ЧЕРНОВ, ЩЕПКИН, КОНДРАТЬЕВ, ЧАЯНОВ, ЧЕЛИНЦЕВ, САДЫРИН и др.)" (64), а второй — в развитии КРУПНЫХ хозяйств по американскому образцу, что поддерживал В. В. Таланов. Воспользовавшись тем, что ЧК-ОГПУ "выбросила и ликвидировала" всех сторонников первого пути, Вавилов и его группа якобы заняли освободившееся место и лишили тем чекистов радости победы над врагом: снова надо было бороться и побеждать, теперь уже "американистов" вавиловского клана. Никакой пользы в "американизме" чекистские авторы Директивного Письма не усматривали, хотя "догнать и перегнать" капиталистические страны (как опять не вспомнить перепев этого же призыва тридцатью годами позже Хрущевым), по их мнению, мешала как раз "американская группировка Вавилова":
"Изменившаяся хозяйственно-политическая обстановка, ликвидация кулачества как класса, коллективизация, строительство крупных механизированных совхозов, социалистическая реконструкция сельского хозяйства уничтожили пути и возможности буржуазной реставрации через рост капитализма в деревне. Поэтому вредительство, срыв, задержка темпов социалистической реконструкции и сопротивление ей, постоянное подчинение сельского хозяйства Союза иностранной, и в первую очередь, американской, зависимости, не давая возможности СССР "догнать", а тем более "перегнать" капиталистические сельско-хозяйственные страны — являются основными методами и задачами контр-революционной борьбы "американской" группировки Вавилова" (65).
В заключительных абзацах Письма, направленного высшим руководителям страны, был сделан намек на существование еще более разветвленной вредительской организации — всей Академии Наук СССР:
"…по самым общим оперативным намекам, требующим дальнейшей разработки, можно предположить, что вавиловская группировка является только сельскохозяйственной частью той общей контр-революционной организации, которая складывается в недрах Академии Наук СССР…" (/66/, выделено мной — В. С.).
Все до одного пункты обвинений были обоснованы не просто беспомощно, а вопиюще беспомощно. Особенно плохо обстояло дело с доказательствами шпионской деятельности Вавилова. По сути ни одного заслуживающего доверия факта, такого как поимка Вавилова с поличным или задержание в момент передачи им на Запад секретных материалов, доказано не было.
Вместо этого были названы фамилии четырех "врагов" советской страны, якобы "изобличенных материалами ОГПУ в руководстве и финансировании к-р [контрреволюционного] движения в СССР". Двое из "финансистов" были бедно живущими в эмиграции учеными, отлично известными во всем ученом мире, — проф. С. И. Метальников из Пастеровского института и проф. А. И. Стебут из Белградского университета. Назван был еще один эмигрант из России, живущий в Берлине, — П. Ф. Шлиппе ("автор статьи об истории фирмы Вильморенов в "Трудах по прикладной ботанике"" /67/), и германский дипломат — Аухаген. Фамилии двух последних приводились и здесь и впоследствии без указания имен, и невольно складывалось впечатление, что даже их имен ОГПУ не знает. Ни одного установленного эпизода обмена ими с Вавиловым чем-то предосудительным не было приведено вообще. Столь же мало доказательны были обоснования всех остальных пунктов шпионажа.
В целом при отсутствии решающих доказательств правоты выставленных обвинений документ носил безапелляционный характер. Обвинения были категоричными, призывы к немедленной расправе с Вавиловым и его ближайшими сотрудниками сформулированы крайне жестко (как это, впрочем всегда было в документах, выходивших из ведомства госбезопасности). В тексте даже присутствовал абзац, в котором было высказано недоумение по поводу причин так долго длящейся безнаказанности "группировки" Вавилова:
Читать дальше