Константин Романенко: Борьба и победы Иосифа Сталина

Каменев жил в течение 10 лет рядом с Лениным в эмиграции, скрывался вместе с ним в Разливе и, говоря словами А. Колпакиди и Е. Прудниковой, «был как бы вроде российским Энгельсом при российском Марксе, вот только другого калибра».

Правда, он постоянно председательствовал на заседаниях По­литбюро и стал председателем СТО, но один раз, в Октябрьскую революцию, Каменев «ошибся». И еще как ошибся... Раскрыв в га­зете «Новая жизнь» план вооруженного восстания, вместе с Зи­новьевым он на всю жизнь получил ярлык «штрейкбрехера».

Другая группировка в партии — «московские большевики» — объединилась вокруг «любимца» Бухарина. Состоявшая в основ­ном из людей непролетарского происхождения: из семей купцов, чиновников, «русской интеллигенции» — «юдофилов и русофо­бов», она представляла радикально настроенную часть партии. Но Бухарин тоже не относился к решительным лидерам Он все время состоял при ком-то, но, начиная в случае опасности метаться, он неизменно поступал предательски по отношению к соратникам В отличие от Зиновьева Бухарин достаточно долго пребывал в оп­позиции к Ленину. Видимо, сознание своей трусости заставляло его демонстрировать внешний радикализм, что компенсировало для него чувство собственной неполноценности.

Троцкий шел своим путем, как и уральская группировка: Белобородов, Войков, Сосновский... оставшаяся в «сиротстве» после смерти Свердлова и в конце концов примкнувшая к Троцкому.

Сталин в свой аппарат подбирал людей иного склада Это были люди выдержанные, степенные, без истеричных комплексов, и, кроме надежного Молотова, работоспособного Кагановича, упор­ного Ворошилова, после смерти Ленина он стал близок с Дзержин­ским, отошедшим от «дружбы» с троцкистами.

В отличие от сложившегося стереотипа, представляющего «же­лезного Феликса» как бы «отцом террора», глава ВЧК больше зани­мался хозяйственными проблемами. Он являлся руководителем Всероссийского Совета народного хозяйства и наркомом путей со­общения. Человек исключительной храбрости, даже в самые страшные дни мятежей и Гражданской войны Дзержинский хо­дил по Москве без охраны. А. Колпакиди и Е. Прудникова подчер­кивают, что, когда его «воспитывали» за это на Политбюро, он от­махнулся: «Не посмеют, пся крев!» — и не посмели...

Пауза, наступившая в партийной среде после горячих дней дис­куссии, навязанной троцкистами, и последовавшей затем смерти Ленина, не могла быть продолжительной. Ее неизбежно должны были прервать сохранявшиеся в Политбюро противоречия, скры­тые в самих характерах составлявших его фигур.

Уже только одно то, что Троцкий и его окружение оказались неудовлетворенными результатами осенней дискуссии 23-го года, поставившими их за черту проигравшей стороны, создавало пред­посылки для нового выступления.

Но основное неудобство Сталину приходилось испытывать со стороны Зиновьева и Каменева. Быстро оправившиеся от ленин­ского напоминания об их октябрьском «штрейкбрехерстве» и почти успокоенные тактическим молчанием Троцкого, они ощу­щали себя победителями. И как это присуще мелким, но тщеслав­ным натурам, их пожирало неудовлетворяемое желание первенст­вовать и задавать тон далее в принципиально несущественных во­просах.

В силу исторически сложившегося октябрьского окружения Ленина, как бы осененного ореолом революции, решение основ­ных вопросов в Политбюро Сталину постоянно приходилось про­водить с некоторой оглядкой на Зиновьева, Каменева и Троцкого. Но, поскольку каждый из названных членов Политбюро, оказы­вавших противодействие Сталину, претендовал на первую роль, столкновение было неизбежно.

После незаслуженно навешенного обвинения в грубости Ста­лину стало особенно тяжело. Постоянно сдерживая эмоции при общении с бездельничавшими, но амбициозными «соратниками» умершего вождя, он старался держаться в стороне от споров, ис­пользуя свой авторитет для их прекращения.

Но если в отношении к Ленину, набравшему эту команду домо­рощенных теоретиков, не давал особо выходить за рамки в «непо­слушании» и разброде уже сам «титул» организатора партии, то для Сталина протащить каждое логически здравое решение стои­ло значительных сил и абсолютно ненужных, отнимавших время, дипломатических изощрений.

К тому же, постоянно интригующие, сами они испытывали не­уверенность, подозревая Сталина в намерении потеснить их. С оп­ределенного момента Зиновьева встревожил его усилившийся ин­терес к деятельности Коминтерна, а Каменев, подвизавшийся, как и Бухарин, в руководстве Московской организацией, озадачился явно растущим числом сторонников Генсека.