Константин Романенко - Борьба и победы Иосифа Сталина

Нет, Кеке не ошибалась. Она понимала, что делает. Существуют свидетельства, что об одаренном мальчике из Гори знали препода­ватели в духовной семинарии, и они проявили к нему участие. Так, в частности, за нею хлопотал историк-археолог Федор Жордания, преподававший в семинарии церковные грузинские предметы.

Но прежде всего мать рассчитывала на самого сына. Она горди­лась им и верила в его способности; хотя в принципе Кеке опять не из чего было выбирать. Кроме духовной семинарии, в городе име­лись Александровский учительский институт, четыре гимназии и реальное училище; и грузинка, женщина из народа, была убеждена, что путь духовного пастыря будет лучше отвечать предназначению Сосо, чем место школьного учителя.

Тифлисская духовная семинария находилась в центре города. Она размещалась на углу Лорис-Меликовского проспекта и Пуш­кинской улицы, недалеко от Эриванской площади. 22 августа 1894 года Иосиф Джугашвили подал заявление на имя ректора отца Се­рафима с просьбой о допуске к проверочному испытанию. Ему предстояло сдать экзамены по восьми предметам. Он справился с этим успешно. 2 сентября он получил решение, что зачислен к обу­чению на общих основаниях.

Последнее обстоятельство таило в себе скрытую угрозу. Родите­ли Сосо не принадлежали к духовному сословию. И формулировка «на общих основаниях» означала, что ему следовало не только пла­тить 40 рублей за право обучения, но и еще 100 руб. в год за содер­жание в общежитии. А такими «лишними» деньгами мать Сосо не располагала.

Поэтому ее сын мог быть отчислен, даже не приступив к заня­тиям. Но, видимо, Екатерина Джугашвили была готова к такому обороту событий. Уже в день получения решения о приеме Иосиф подал прошение о зачислении, хотя бы «на полуказенное содержа­ние».

Прошение было рассмотрено на собрании педагогического со­става. В поддержку сына Кеке высказались знавшие его преподава­тели, и он был принят в качестве «полупансионера». Пересмотр ре­шения обеспечивал бесплатное проживание в общежитии и поль­зование столовой, но он не освобождал от платы за обучение (40 руб.) и необходимости приобретения за свой счет одежды.

И все-таки теперь Сосо мог вступить в новую жизнь. «Осе­нью... — вспоминал Доментий Гогохия, — мы приехали в Тифлис, впервые в нашей жизни очутились в большом городе, нас ввели в четырехэтажный дом, в огромные комнаты общежития, в кото­рых размещалось по 20—30 человек...» Кроме юного Сосо и его горийских одноклассников, в семинарии обучалось еще около шес­тисот воспитанников. Но, как обычно бывает, действительность оказалась далеко не такой радужной, какой представляли ее себе мальчики из провинциальных городов и селений. И это вызывало разочарование.

Действительно, жизнь в духовной семинарии протекала одно­образно и даже монотонно. Воспитанники вставали в семь часов утра. Сразу после подъема их заставляли молиться. Затем они пили чай, а после учебного звонка расходились по классам. Занятия, на­чинавшиеся тоже с молитвы «Царю небесный», которую заученно читал дежурный, продолжались до двух часов дня. Обед начинался в три часа, а после переклички, проводимой в пять часов, учащимся запрещалось выходить на улицу. Потом их снова выводили на ве­чернюю молитву. В восемь часов вечера пили чай, и семинаристы вновь расходились по классам готовить уроки. Спать укладывались в десять вечера.

Приведя такое описание, напоминающее картину быта в сте­нах монастыря, Доментий делает заключение: «Мы чувствовали се­бя, как в каменном мешке». Обратим внимание, что бывший семи­нарист дал почти классическое описание не только бытия духовно­го, но и уклада казарменной жизни любого военного учебного заведения. Даже спустя столетие будущие офицеры подчиняются точно такому же целенаправленному режиму службы. В отличие от студенческой вольницы церковь и армия не могут позволить се­бе иные правила подготовки своих кадров.

Что чувствовал, о чем думал, о чем мечтал в этой обители песто­вания христианского послушания юный Сосо? Какая «звезда пле­нительного счастья» светила ему в окно «церковного лицея»? К че­му стремился его пытливый ум?

Увы, грандиозные замыслы и дерзновенные мечты еще не сму­щали сознание сына кавказского горца, выговаривающего русские слова с сильным акцентом. В его сознании перемешались религи­озные настроения матери, полуромантическая и полупрактиче­ская философия отца и незначительный опыт собственных миро­ощущений. Он чувствует себя, как на кромке льда, за которой мо­жет оказаться опасность, поэтому одиночество, робость провин­циала и ощущение собственной бедности заставляют его сторо­ниться товарищей. Он изменился, но не отказался от своего состра­дания к обижаемым людям и от желания помочь им — он просто не выставляет эти мысли напоказ. Но неприятие всякой неспра­ведливости уже укоренилось в ею сознании.