Роберт Конквест - Большой террор. Книга II.

Затем Крыленко — как рассказывает присутствовавший на суде американец, — «прищурив глаза и скривив губы в улыбку», злобно напал на инженеров. Один из обвиняемых, Бебенко, попробовал было взять обратно свое признание. Его продержали в ГПУ почти год: «Я едва понимал, что я подписывал… Я пробовал взять это обратно до суда, но.» Крыленко пристально вгляделся в него, потом спокойно сказал: «Вы хотите сказать, что вас запугивали, что вам угрожали?» Бебенко поколебался и ответил: «Нет». [1130] 4. Eugene Lyons, Assignment in Utopia, London, 1938, pp. 123-4.

Другой обвиняемый, Скорутто, последовательно отрицал за собой вину. Однажды вечером объявили, что он нездоров и не может присутствовать. На следующее утро в зал ввели «серую дрожащую фигуру»; он заявил, что прошлой ночью признал свою вину и вину других. Из публики раздался крик: «Коля, родной, не лги! Ты же знаешь, что ты невиновен!» Скорутто зарыдал и упал на скамью. После десятиминутного перерыва его ввели снова и он продолжил, что хотя ночью он подписал признание, сегодня утром он взял его назад. Крыленко перешел в атаку. Под интенсивным допросом Скорутто рассказал, что не спал восемь ночей подряд и, в конце концов, оклеветал товарищей, а они оклеветали его. Ему казалось, что суд отнесется к нему снисходительней, если он признает свою вину. Но вины за ним нет. На следующее утро Скорутто подтвердил свою вину и объяснил, что это его жена своим возгласом поколебала его решение признать свою вину. [1131] 5. Там же, стр. 124-6.

Так шел процесс. Еще один обвиняемый не явился, и было объявлено, что он покончил самоубийством.

Рабинович, семидесятилетний старик, «и не думал сдаваться страшному и до того непобедимому Крыленко в интеллектуальном бою». И когда другой обвиняемый заговорил о его вредительских связях, Рабинович обратился к нему и резко осадил его, сказав: «И что вы лжете? А? И кто это научил вас так лгать?» Крыленко выглядел при этом растерянно. [1132] 6. Louis Fischer in The God That Failed, pp. 211-12.

Другой старик, Иминейтов, до конца стоял на том, что ни в чем не виновен. Он уверенно утверждал, что будет день, когда новый Золя напишет новое «Я обвиняю», чтобы реабилитировать их.

Присутствовавший на суде американский наблюдатель отметил, что эти проблески правды — невменяемость, самоубийство, попытки взять признание назад и новое признание — «позволяют только смутно догадываться о воздействии пережитых ужасов. Как должны были вести себя люди, подобные Крыленко, который даже на людях грозил и глумился над жертвами, когда вокруг не было свидетелей и стенографисток?» [1133] 7. Lyons, p. 117.

Суд вынес одиннадцать смертных приговоров, из которых шесть были заменены долгосрочным заключением в результате чистосердечного признания обвиняемых.

Хотя публичный процесс-спектакль и не был безукоризнен, Евдокимову и его помощникам удалось создать образец, послуживший моделью для дальнейшего судопроизводства. И, что еще важнее, Сталин получил в руки новую технику. Поскольку обвинения расследовались органами государственной безопасности с помощью методов, проверить которые у политических кругов не было реальной возможности, любая попытка оспорить действия НКВД выглядела как защита преступников и нападение на государственную власть и ее следственные органы. Даже членам Политбюро стало непросто выступать на эту тему. А позднее, когда оппозиционеры оказались уже 8 руках НКВД, Сталину было достаточно сказать, что следствие еще не кончено и, возможно, они будут оправданы; в Политбюро не принимали никаких решений, ожидая результатов следствия, и Сталин, добившись нужных признаний, мог доложить, что «вина доказана».

Начиная с 1930 года, в области экономики и культуры было проведено немало закрытых судов или просто бессудных расстрелов. Так, например, в августе 1930 года состоялся закрытый суд над группой видных бактериологов, обвиненных в том, что они вызвали падеж лошадей; в сентябре 1930 года сорок восемь руководящих работников пищевой промышленности во главе с профессором Рязанцевым были расстреляны без суда по обвинению в порче продовольственных запасов (прием, помогающий если не справиться с хроническим недостатком продуктов питания, то, по крайней мере, объяснить его); в феврале 1931 года ряд крупных историков, в том числе Тарле, Платонов, Бахрушин, Лихачев были негласно осуждены на долговременное заключение (оставшиеся в живых были освобождены и в последние годы вернулись на кафедры); в марте 1933 года тридцать пять директоров и ответственных работников совхозов были расстреляны и сорок заключены в тюрьмы без суда, но по обвинению в принадлежности к «контрреволюционной вредительской организации»; в том же марте 1933 года тридцать пять руководящие служащих Наркомзема вместе с замнарксма Конаром были расстреляны без суда [1134] 8. Cm. G. P. Maximoff, The Guillotine at Work, Chicago, 1940, p. 304; V. Serge, Mémoires d'un révolutionnaire, p. 268–72; К. F. Shteppa, Russian Historians and the Sovief State, New York, 1962, pp. 48–49; «Правда», 25 сент. 1930; «Правда», 12 марта 1933. (в данном случае складывается впечатление, что Конар и в самом деле был иностранным шпионом). [1135] 9. Orlov, p. 153.