Роберт Конквест - Большой террор. Книга II.

Таковы те, кому достались плоды сталинских чисток, люди последних лет сталинщины. В их лице тиран уже мог пользоваться силой, не способной ни к состраданию, ни к правде; их деятельность мы проследили на страницах этой книги.

В какую бы глубину ни вели политические корни сталинского террора и как бы тщательно террор ни готовился, его наиболее характерная или, по крайней мере, наиболее бросающаяся в глаза черта — осуждение на основе признания обвиняемого, — ни в коем случае не была новшеством.

Единственными политически значительными процессами после гражданской войны были процессы украинского и московского эсеровских «центров» в 1921 и 1922 годах, причем процесс 1922 года, по злой иронии судьбы, проходил под председательством Пятакова. Если отвлечься от пропагандной травли, использования провокаторов и т. д., этот процесс был проведен относительно корректно. Под сильнейшим давлением европейских социалистов дело обошлось без смертных приговоров, несмотря даже на то, что их добивался Ленин. Затем, вплоть до 1928 года, больших публичных процессов не было, а когда открылся Шахтинс-кий процесс, в нем тотчас же выразился новый стиль судопроизводства.

Считается, что Шахтинский процесс был пущен в ход уполномоченным ОГПУ на Кавказе Е. Г. Евдокимовым (не смешивать с зиновьевцем Г. Е. Евдокимовым!). Е. Г. Евдокимов сообщил о наличии в городе Шахты и его районе многочисленной вредительской организации, состоящей из старорежимных инженеров. Сам Евдокимов — в прошлом уголовник, выпущенный из тюрьмы во время революции, присоединившийся к большевикам и отличившийся в гражданской войне. Он сумел сблизиться со Сталиным, получил немало отличий и в течение ряда лет сопровождал «вождя» в отпуск. [1127] 1. Orlov, The Secrei History of Stalin's Crimes, p. 28.

Говорят, что когда Менжинский просмотрел рапорт Евдокимова, он заметил в нем полное отсутствие доказательств. Евдокимов заявил, что отдельные частные письма подозреваемых инженеров зашифрованы, но признал, что не смог их расшифровать. Менжинский пригрозил, что если в течение двух недель ему не будут представлены достаточные основания дела, он сам обвинит Евдокимова во вредительстве. В самом деле, предложение ликвидировать ряд опытных инженеров без достаточных к тому оснований было, по сути дела, экономическим вредительством. Оказавшись в затруднительном положении, Евдокимов поехал прямо к Сталину. Сталин, хоть и не имел на это законных полномочий, дал ему «зеленую улицу». Евдокимов вернулся и арестовал инженеров. Менжинский, поддержанный Рыковым и Куйбышевым (по понятным причинам Куйбышев, как председатель ВСНХ, был сильно задет), решительно протестовал. Сталин заставил их замолчать, показав им телеграмму Евдокимова, в которой содержался намек, что в Москве будут делаться попытки замять дело. Никакого решения принято не было и расследование продолжалось. [1128] 2. Авторханов, «Технология власти», стр. 25.

Политический замысел Сталина заключался в том, чтобы дискредитировать бухаринский курс на мирное сотрудничество с беспартийными специалистами, представив доказательство обострения классовой борьбы. Ему нужно было иметь основание сказать своим менторским тоном: «Мы имеем врагов внутренних, мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи, ни на минуту». [1129] 3. Сталин, Собр. соч. т. II, Москва, 1949, стр. 63 (о работах апрельско-пленума ЦК 1928 г.).

Дзержинский всегда подчеркивал значение признаний обвиняемого. Евдокимов и его помощник Курский принялись добывать такие признания. В конце концов, в Москве состоялся открытый судебный процесс. Председательствовал Вышинский; Крыленко вел обвинение.

Суд открылся в Колонном зале Дома Союзов под вой газетной кампании «Смерть вредителям!», в ходе которой двенадцатилетний сын одного из обвиняемых требовал смертной казни отца. Пятьдесят русских и трое немецких инженеров и техников угольной промышленности обвинялись во вредительстве и шпионаже. Десять обвиняемых полностью признали свою вину, а шестеро признали ее частично. Других доказательств не было. Легкая неувязка обнаружилась сразу. Один из арестованных, «обвиняемый Некрасов», отсутствовал. Как объяснил его адвокат, он «страдал галлюцинациями». На суде были оглашены письменные признания. Они представляли всех присутствующих как соучастников преступлений, в том числе и нескольких из тех, кто не признался.