Роберт Конквест - Большой террор. Книга II.

Если, в общем и целом, процесс трудно назвать успешным, то это произошло главным образом потому, что британские инженеры не захотели помочь суду. На их стороне был ряд преимуществ. Прежде всего, их трудно было просто вывести в расход во время следствия. Иначе говоря, было затруднительно арестовать шестерых, а привести в зал суда лишь одного, готового дать более или менее удовлетворительные ответы. (Ибо ведь в других, обычных, делах организаторы процесса не останавливались перед тем, чтобы просто-напросто ликвидировать без суда тех ведущих «подпольщиков», которые не годились для дела.) Во-вторых, семьи арестованных англичан были вне досягаемости следственных органов. В-третьих, англичанам было, конечно, на что опереться, они чувствовали за собой солидарность своей страны, в то время как русские обвиняемые были лишены этого. Больше того, британское правительство оказывало в их поддержку максимально возможное экономическое и дипломатическое давление.

И все же большинство из них признало свою вину в ходе предварительного следствия, а один из них, Макдональд, бывший, по-видимому, в особенно плохом состоянии, подтвердил это признание еще раз и в конце судебного заседания, после попытки взять его назад в начале суда. Вышинский долго допрашивал Макдональда, опираясь на протоколы следствия и демонстрируя его собственноручно написанные показания, и очень обижался, когда Макдональд отвечал, что подписывал все это только «потому, что это не был открытый процесс».

Главный обвиняемый, англичанин Торнтон, заявил, что подписанные им признания были сделаны-им «под большим давлением», прибавив: «меня допрашивали очень долго». Между его арестом 11 марта и 1 апреля его допрашивали ежедневно, пропустив только один-единственный день. Из официальных протоколов известно, что после ареста его допрашивали четыре с половиной часа, а затем, после часового перерыва, еще восемь.

В конце концов, он признал свою вину в неконкретизиро-ваниых преступлениях вроде шпионажа, но не захотел признаться во вредительстве; обвинение и суд особенно раздражало то, что он не столько отказывался от этих признаний, сколько оценивал их как пустую формальность, нужную лишь для того, чтобы привести дело к открытому суду и заш, ищаться на нем.

Монкгауз заявил, что он хорошо понимает, как добываются признания, потому что его самого допрашивали восемнадцать часов сразу после ареста. Вышинскому удалось, однако, доказать, что это было преувеличение: лишенный всякой возможности измерять время, Монкгауз рассчитал его на основе перерывов между едой; фактически же Монкгауза арестовали в 3 часа 15 минут ночи, после чего допрашивали четыре часа; затем был двухчасовой перерыв с приемом пищи и снова допрос, длившийся семь часов. Вышинский придал большое значение протестам, вызванным в Англии замечанием Монкгауза о восемнадцатичасовом допросе; он, очевидно, думал, что, доказав, что на самом деле допросы были короче, он подрывает любые нападки на правильность следствия. И в самом деле, приняв настойчивое утверждение Монкгауза, согласно которому допрос продолжался и во время еды, выходит, что он длился тринадцать часов.

Монкгауз защищался с твердостью и на определенной стадии процесса сделал уничтожающее замечание: «после вчерашних показаний Сухоручкина мне совершенно ясно, что дело против „Метро-Виккерса“ построено на свидетельствах терроризированных заключенных». [1145] 19. Wrecking Activities at Power Stations in the Soviet Union, Verbatim Report, Eng. ed., Moscow, 1933, стр. 423 (Русское издание, если таковое было, недоступно).

Имеются и другие, столь же ясные отповеди других обвиняемых. Так, например:

Рогинский (обвинение): Вы слышали свидетельство Зивер-та о том, что вы допускали вредительство на работе?

Грегори (обвиняемый): Да. Но я не придаю ему никакого значения!

Другой англичанин, Кушни, в своем последнем слове назвал действия государственной прокуратуры «бумажной фабрикой» и повторил еще раз, что «здесь не было даже подобия подлинных доказательств моей вины».

Приговоры были относительно мягкими. Советские граждане получили тюремные сроки от восемнадцати месяцев до десяти лет. Торнтон получил три года, а Макдональд — два. Кушни и Нордуэлл были высланы из страны, а Грегори и один из советских обвиняемых — оправданы.

Таким образом, уже за годы до больших показательных процессов-спектаклей система их режиссуры была отработана и опробована. Сценаристы и постановщики этих процессов многому научились. Число обвиняемых в ранних показательных процессах было слишком большим, и выяснилось, что оптимальное число — около восемнадцати. Выяснилась и полезность сложного построения, за подробностями которого обычному читателю и наблюдателю трудно уследить, так что остается лишь общее впечатление. А в лице Вышинского нашелся человек, способный не только справиться с усложнением дела и запутать в этой сложности свидетелей, но и разбить на части, а в случае надобности истолковать подходящим образом различные непредвиденные отклонения; кроме того, он умел «опровергнуть» вполне обоснованные возражения, энергично и впечатляюще направив на расхождения в деталях.