Геннадий Левицкий - Рим и Карфаген. Мир тесен для двоих

Сципион и не думал развивать успех, который был весьма сомнителен при дальнейшем наступлении по огромному городу с 700-тысячным населением; тем более накануне в Карфаген ввел полевую армию Гасдрубал. О предполагаемых трудностях этого мероприятия Аппиан сообщает: «Так как это предместье, Мегары, было занято огородами, богато плодовыми деревьями ранних сортов и полно терновником и загородками из ежевики и разного вида аканта, а также различными глубокими каналами с водой, шедшими во всех направлениях, то Сципион побоялся, как бы это место не оказалось непроходимым и опасным для преследующего войска, главным образом ввиду того, что солдаты не знали проходов».

У Сципиона был свой план, и он строго ему следовал, не вручая судьбу случайностям, не обольщаясь надеждами на скорый успех, проявляя не свойственную молодому возрасту рассудительность.

В противоположность новому римскому командующему Гасдрубал от неудачи в Мегарах потерял голову и совершил поступок, вызвавший осуждение даже карфагенян. Аппиан рассказывает об одном из страшных эпизодов этой войны: «С наступлением дня, негодуя на нападение на Мегары, Гасдрубал тех из пленных римлян, которые были у него, вывел на стену, откуда римлянам должно было быть хорошо видно то, что должно было совершиться, и стал кривыми железными инструментами у одних вырывать глаза, языки, жилы и половые органы, у других подрезал подошвы, отрубал пальцы или сдирал кожу с остального тела и всех, еще живых, сбрасывал со стены и со скал.

Он задумал поступить так, чтобы исключить для карфагенян возможность примирения с римлянами. Он хотел таким образом привести карфагенян к убеждению, что их спасение только в битве, но вышло для него совершенно обратное тому, что он задумал: сознавая себя как бы соучастниками этих безбожных деяний, карфагеняне почувствовали скорее страх, чем готовность сражаться, и возненавидели Гасдрубала, отнявшего у них надежду на прощение. И особенно совет громко негодовал на него, как на совершившего столь кровавые и злобные поступки при столь великих несчастьях родины. Он же, арестовав, убил и некоторых из членов совета и, действуя уже во всем так, чтобы внушить страх, стал скорее тираном, нежели полководцем, полагая, что он будет иметь безопасность только в том случае, если будет им страшен и, таким образом, трудноуязвим».

Карфаген располагался на полуострове: с трех сторон его омывало море, с четвертой город соединялся с континентом перешейком. Сципион овладел этим перешейком и принялся копать ров от моря до моря. Работа, и без того трудоемкая, затруднялась внешними помехами: часть римлян постоянно отражала нападения карфагенян, другая часть упорно и невозмутимо лопатила африканскую иссушенную землю.

«Когда эта работа у него (Сципиона) была окончена, он стал рыть другой такой же ров, находившийся поблизости от первого, обращенный к материку. Прибавив к ним еще два боковых рва, так, чтобы все окопанное пространство представляло из себя четырехугольник, он окружил его острыми кольями» (Аппиан). Кроме того, рвы Сципион укрепил палисадом, а вдоль того, что был обращен к Карфагену, римляне воздвигли мощную стену. В центре грандиозного сооружения поставили высокую каменную башню, а над ней еще четыре этажа добавили из дерева. С этого наблюдательного пункта весь Карфаген был как на ладони. «Соорудив это в течение двадцати дней и ночей, причем трудилось все войско, попеременно то работая, то воюя, то отдыхая за пищей и сном, он ввел войско в это укрепление».

Так, на третьем году войны, римляне сделали первый важный шаг к покорению ненавистного города. Карфаген оказался блокированным с суши – со всеми вытекающими последствиями.

Стараниями Сципиона карфагеняне перестали получать продукты по суше. «И это стало для них первой и главнейшей причиной голода и бедствий, – пишет Аппиан. – Поскольку все население с полей переселилось в город, а из-за осады они не могли сами выплывать в море, да и иноземные купцы из-за войны не часто у них появлялись, то жили они только тем продовольствием, которое получали из Ливии, немногое иногда подвозилось и по морю, когда была хорошая погода». Батиас, начальник карфагенской конницы, которого послали за продовольствием, обратно вернуться уже не смог ни с продуктами, ни со своей конницей.