Юлия Кантор - Война и мир Михаила Тухачевского

Вечером 26 мая Тухачевский написал Ежову заявление:

«Народному комиссару внутренних дел Н. И. Ежову Будучи арестован 22–го мая, прибыв в Москву 24–го, впервые был допрошен 25–го и сегодня 26–го мая заявляю, что признаю наличие антисоветского военно–троцкистского заговора и то, что я был во главе его. Обязуюсь самостоятельно изложить следствию все касающееся заговора, не утаивая никого из его участников, и ни одного факта и документа. Основание заговора относится к 1932–ому году… М. Тухачевский»27.

Из заключения эксперта–почерковеда:

«В заявлении от 26 мая 1937 года — с обозначениями 8—9 — наблюдаются признаки необычного выполнения, которые значительно большее выражение нашли на листе 8»28.

Тухачевского провели через «конвейер» — бесконечные, круглосуточные вызовы на допросы, перемежающиеся очными ставками.

Протокол допроса Тухачевского М. Н. от 26 мая 1937 года «Вопрос. Вы обвиняетесь в том, что возглавляли антисоветский военно–троцкистский заговор. Признаете ли себя виновным?

Ответ. Как я уже указал в своем заявлении на имя народного комиссара Внутренних Дел СССР тов. Ежова, я возглавлял контрреволюционный военный заговор, в чем полностью признаю себя виновным.

Целью заговора являлось свержение существующей власти вооруженным путем и реставрация капитализма…

…Наша антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско–зиновьевским центром и правыми заговорщи ками и в своих планах намечала захват власти путем совершения так называемого дворцового переворота, то есть захвата правительства и ЦК ВКП (б) в Кремле, или же путем искусственного создания поражения на фронтах во время войны, чем вызвать замешательство в стране и поднять вооруженное восстание…

…Я считаю, что Троцкий мог знать… что я возглавляю антисоветский военный заговор и это послужило для него основанием направить ко мне Ромма… Сообщаю следствию, что в 1935 г. Путна привез мне записку от Седова (приемный сын Троцкого. — Ю. К.), в которой говорилось о том, что Троцкий считает очень желательным установление мною более близкой связи с троцкистскими командирскими кадрами. Я через Путна устно ответил согласием, записку же Седова я сжег»29.

Этого мало. Днем позже из Тухачевского «выжали»

подробности. Разумеется, никаких доказательств или показаний третьих лиц не предъявлялось. Нигде в «совершенно секретном деле», как и в материалах, выданных членам суда, нет никаких документов, подтверждающих наличие заговора. Не фигурирует и немецкая фальшивка, якобы подготовленная и переданная в Москву Гейдрихом и Канарисом. Предположить, что компромат на Тухачевского не фигурировал в деле из–за строгой секретности содержащихся в нем сведений, трудно — процесс над военачальниками не был открытым «образцово–показательным ». Все его материалы снабжены грифом «Секретно».

Вероятнее, дело в том, что даже если «досье», сфальсифицированное Абвером, и существовало, Сталину оно просто не было нужно.

Протокол допроса Тухачевского М. Н. от 27 мая 1937 года «…Должен сказать, что на допросе 26 мая я был не искренен и не хотел выдать советской власти всех планов военно–троцкистского заговора, назвать всех известных мне участников и вскрыть всю вредительскую, диверсионную и шпионскую работу, проведенную нами.

…Еще задолго до возникновения антисоветского военно–троцкистского заговора, я в течение ряда лет группировал вокруг себя враждебно настроенных к соввласти, недовольных своим положением командиров и фрондировал с ними против руководства пар тии и правительства. Поэтому, когда в 1932 г. мною была получена директива от Троцкого о создании антисоветской организации в армии, у меня уже фактически были готовые преданные кадры, на которые я мог опереться в этой работе.

…Путна устно мне передал, что Троцким установлена непосредственная связь с германским фашистским правительством и генеральным штабом…

…В 1932 г. мною лично была установлена связь с представителем германского генерального штаба генералом Адамом. До этого Адам в конце 1931 г. приезжал в Советский Союз, и сопровождавший его офицер германского генерального штаба Нидермаер усиленно обрабатывал меня в плоскости установления с ними близких, как он говорил, отношений. Я отнесся к этому сочувственно. Когда я в 1932 г. во время германских маневров встретился с генералом Адамом, то по его просьбе передал ему сведения о размере вооружений Красной армии, сообщив, что к моменту войны мы будем иметь до 150 дивизий»30.