Теодор Герцль - Из дневника

"Это блестящая идея!" - сказал я.

Мы договорились, что я подготовлю памятную записку, в которой изложу наброски моего выступления на Конгрессе.

После этого я попросил у него рекомендации к Витте (его врагу). Он насторожился.

"Да, - сказал я, - рекомендация мне нужна, чтобы добиться отмены запрета на распространение акций нашего Колониального банка. Это чинит препятствия нашей пропаганде". Он сказал: "Я готов дать вам рекомендацию, но не обещаю вам успеха".

Он тотчас же сел и написал Витте одну с половиной страницы, и вручил мне письмо, предварительно опечатав конверт.

Я попросил его также утвердить устав нашего союза. Этот устав мы намеревались представить ему, а до этого я просил дать указание губернаторам, не чинить нашему движению препятствий. Мне стало известно, что кое-где подчиненные органы придираются к нему.

Он ответил: "Я не могу требовать терпимости в приказном порядке. Но представьте мне проект устава".

(Это было уже раньше).

Почувствовав, что мы друг другу все сказали, и учитывая, что он просил представить памятную записку, я встал и попросил его принять меня еще раз после то-то, как он проверит памятную записку. Он согласился.

{223} Я ушел. Он пожал мою руку:

- Я был крайне счастлив - не примите это за пустые слова познакомиться с Вами лично.

- Я тоже, Ваше Высочество. Я очень рад, что мне удалось увидеть господина Плеве, о котором столько говорят в Европе.

- Столько плохого?

- Я сказал уже, как именно говорят - "Это должно быть великий человек".

На этом разговор был окончен.

Он проводил меня в переднюю, где его уже ждали генералы.

На следующий день он сказал доброй Корвиной-Пятровской, что директора вроде меня могли бы пригодиться ему для его департаментов.

Забыл:

Когда я в ходе беседы объяснил Плеве необходимость посредничества со стороны русского правительства перед Султаном, ибо Палестина является единственным привлекающим нас местом, я еще добавил, что в других странах, даже в Англии и Америке, помимо этого еще существуют трудности абсорбции. Если поддерживать эмиграцию золотом (а это обсуждается в настоящее время здесь в Петербурге и даже "Новое время" сообщила об этом), что равноценно премии за "экспорт" евреев, то сопротивление, с которым я столкнулся еще в Англии, еще усилится. Если собственное правительство платит за их выезд, то это могут быть только нежелательные элементы.

Плеве высказал мнение, что Англия действительно не пригодна для значительной эмиграции, но в Америке имеется достаточно свободной для поселения территории. Если бы банкир Зелигман договорился то этому делу со своим другом Рузвельтом, то, может быть, что-нибудь и удалось бы сделать.

Я сказал, что не считаю это вероятным. Ничего положительного я не могу утвердить, так как еще не вступил об этом в контакт с американским правительством. Но единственно подходящей я считаю Палестину.

{224} В субботу, 8-го августа, Максимов, Каценельсон и я поехали после обеда в Павловск, своего рода русский Потсдам, где генерал Киреев проживает в замке в качестве дворцового маршала русской великой княгини. Киреев, преемник Аксакова, является главой славянофилов. До сих пор я представлял себе такового в виде дикого медведя, однако оказалось, что он очаровательный старый кавалер, элегантный, любезный, современный и образованный, прекрасно владеющий немецким, французским и английским языками и еще многим другим.

Пока я с ним беседовал, я с удовольствием смотрел в его красивые голубые глаза.

Я склонил его на свою сторону.

В воскресенье, 9-го, я поехал на острова к Витте.

Он тотчас принял меня, но был далеко не любезен. Это был высокого роста некрасивый, неуклюжий, серьезный человек лет шестидесяти, со странно впалым носом и кривыми ногами, портившими его походку. Он сел осторожнее чем Плеве, спиной к окну, а я сел напротив, освещенный солнцем.

Он очень плохо говорит по-французски. Иногда он почти до смешного мялся и стонал в поисках слова. Но так как он не внушал мне симпатии, я позволил ему стонать.

Он начал с вопроса, кто я такой (несмотря на рекомендацию!), и после того как я представился и рассказал, по какому делу я прибыл, он приступил к пространной речи:

"Не говорите, что это мнение правительства. Это лишь мнение отдельных членов правительства. Вы хотите увести евреев? Вы израильтянин? И вообще: с кем я разговариваю?"

"Я израильтянин и глава сионистского движения".

"А то, о чем мы говорим, останется между нами?"