Теодор Герцль - Из дневника

Кишиневский погром проявил столько нечеловеческой жестокости, показал такие ужасные сцены насилий, истязаний и зверств, что весь мир ужаснулся, и в первый момент казалось, что и русское правительство содрогнулось перед ужасом своего преступления, но последовавший за Кишиневом Гомель показал, как наивна была вера, что правительство "обожглось на кишиневском опыте" и больше его не повторит .

В Гомеле навстречу громилам выступила вооруженная самозащита еврейских рабочих и молодежи. Но между громилами и самообороной стали войска, направив свои штыки против евреев.

Под прикрытием войск громилы делали свое дело, а самооборонцы были частью перебиты, частью арестованы и преданы суду.

За Гомелем пошли большие и малые погромы в {107} Могилеве Житомере, Смеле, Александрове, Белостокская бойня и, наконец, октябрьская вакханалия по всей России, затем Белосток и Седлец, и в каждом последующем погроме участие административных и военных органов правительства становилось все более активным.

Погромы стали одним из наиболее грозных проявлений карательной власти правительства, специфической формой контрреволюции в России.

Г. Абрамов.

Источник

Карабчевский Николай Платонович (1851-1925) Адвокат

"Что глаза мои видели"

Том II - Революция и Россия (см. ldn-knigi)

Издано в Берлине - 1921 г.

(о Кишиневском погроме - и попытки Плеве запугать Карабчевского)

"...Тогдашний директор Департамента Полиции, впоследствии всесильный Министр Внутренних Дел В. Н. Плеве, знавший меня еще будучи прокурором Петербургской Судебной Палаты, караулил меня в оба, что при случае и доказал впоследствии, когда собрался было меня "далеко" выслать из Петербурга, после участия моего в Кишиневском процессе о еврейском погроме, в качестве поверенного потерпевших евреев.

Это было уже в царствование Николая II-го, когда Плеве был премьером, а директором Департамента Полиции был назначен, быстро сделавший карьеру, Лопухин, в котором провидели будущего преемника самого Плеве.

Когда после мотивированного оставления адвокатами гражданских истцов процесса в Кишиневе, в виду отказа Судебной Палаты направить дело к доследованию, я возвратился в Петербург, меня посетили многие представители еврейского общества, в том числе Винавер, Слиозберг и друг. Они торжественно выразили мне благодарность за речь, произнесенную мною в заседании Судебной Палаты в Кишиневе, речь, в которой я откровенно мотивировал наш уход.

Еврейский Кишиневский погром был, вне всякого сомнения, создан местными темными провокационными силами, с ведома и благословения самого Плеве. Это входило в его политическую программу. Все поведение полиции и местных властей ярко об этом свидетельствовало.

Посетил меня также от имени редакции журнала "Русское Богатство" и В. Г. Короленко с которым с процесса Мультинских вотяков, мы были большими приятелями. Он был высокого мнения о моих заслугах в этом процессе, который он принял близко к сердцу и в котором, рядом со мною, был в числе защитников. Короленко предложил мне прочесть доклад о Кишиневском процессе в обширной зале, любезно предложенной бароном Горацием Гинзбургом в своем роскошном особняке. Вход на этот предполагаемый вечер должен был быть не публичным, а исключительно по рекомендации.

Я дал свое согласие.

Вечер для доклада был назначен в конце недели, но уже во вторник из градоначальства мне позвонили по телефону с предложением явиться к градоначальнику для объяснений по поводу предстоящего собрания у барона Гинзбурга. Я ответил, что не вижу надобности явиться к градоначальнику, так как организация собрания мне не поручена, доклад же я сделаю, если собрание состоится. Ответ мой, очевидно, не удовлетворил градоначальника, так как вслед за тем, ко мне явился от него чиновник и предложил дать подписку о том, что доклад мой не состоится...

Меня возмутило такое предложение. Я ответил, что никакой подписки никому давать не буду и прошу оставить меня в покое, так как занят текущими ответственными делами и не имею времени для переговоров явно беспредметных.

Вскоре после этого визита из Градоначальства, заговорил со мной по телефону уже Департамент Полиции. От имени директора Департамента Лопухина я приглашался, "побывать" у него "завтра в среду". Я ответил, что завтра, в среду, занят защитой в Сенате, но что в четверг около 3-х часов свободен и могу "побывать".

Лопухину я незадолго перед тем, был представлен в Москве, где он в то время был прокурором Судебной Палаты, и должен был быть моим противником, в качестве обвинителя в одном уголовном процессе. Но он был назначен директором Департамента Полиции и мне не пришлось "встретиться" с ним на судебном поле брани.