Теодор Герцль - Из дневника

Изданием этого циркуляра Плеве хотел окончательно парализовать сионистскую работу, которая и прежде не была легальной, но не пресекалась правительством из расчета, что она поощрит исход еврейских масс из России.

Секретный антисионистский циркуляр Плеве вызвал сильную тревогу и подавленность среди российских руководителей движения, и некоторые из них обратились к Герцлю, прося предпринять какие-нибудь шаги, дабы отвести беду.

2. Приезд Герцля в Россию

Герцль несколько раз пытался получить аудиенцию у царя Николая II. Тяжелое положение русских евреев, наглядно продемонстрированное Кишиневским погромом, заставило его возобновить усилия. В мае 1903 года он по дипломатическим каналам подал прошение об аудиенции у царя, и снова оно было отклонено.

В конце июня до него дошло известие о секретном циркуляре Плеве, направленном на полное запрещение сионистской деятельности в России (запрет на продажу акций Колониального банка был наложен еще ранее). Герцль вновь решил добиваться приема, если не у царя, то хотя бы у его министров. Через члена Большого сионистского исполкома варшавского адвоката Ясиновского он познакомился с г-жой Корвин-Пятровской, жительницей Петербурга. Эта польская аристократка, проявлявшая, благодаря Ясиновскому, интерес к сионизму, была в дружеских отношениях с Плеве и сумела получить для Герцля приглашение на прием к министру внутренних дел. В своем дневнике Герцль {153} благодарно называет ее "добрая старушка, госпожа Корвин-Пятровская". По ее рекомендации он был принят Плеве 8 августа, на следующий же день после приезда в Петербург.

Визит Герцля человеку, в котором все видели главного виновника Кишиневского погрома, вызвал в то время досаду и гнев в различных кругах еврейской общественности, и не только у антисионистов. Далеко не все сионисты отнеслись к этому визиту положительно. Были такие, кто расценил его как оскорбление, нанесенное национальному достоинству евреев и чести сионистского движения. Герцль не остался к этому равнодушен. Но как политик в современном понимании данного слова Герцль считал себя не вправе уклониться от этой тяжкой миссии, хотя с личной точки зрения ему было бы куда приятней не вступать в контакт с Плеве.

Своим критикам Герцль отвечал: а разве наш учитель Моисей не отправился к фараону? (Аналогичным образом осуждали тридцать лет спустя и д-ра Хаима Арлозорова за его переговоры с гитлеровским правительством о переводе имущества немецких евреев в Палестину (так называемый "трансфер"); а после основания Государства Израиль его правительство подверглось с разных сторон нападкам за соглашение с ФРГ о репарациях и компенсациях. Разница, правда, в том, что "трансфер" и репарации дали практические результаты, в то время как беседа Герцля с Плеве не могла тогда привести к ним.).

Герцль знал, что среди ведущих сионистов России не все одобряют его обращение к Плеве, есть противники этого шага. Но он не видел другого пути, хотя вовсе не был уверен в успехе.

В день приезда в Россию (7 августа) он записывает в дневнике: "О моей поездке товарищам не было сообщено, но всюду, куда эта весть доходила, меня ждали: в Варшаве, в Вильно.

Их положение настолько плохо, что я, бессильный, кажусь им спасителем". Эти слова дневника являются документальным свидетельством того, как сильно Герцль сомневался в пользе своей поездки в Россию.

{154}

3. Беседы Герцля с Плеве

Герцль был принят Плеве дважды, оба раза для продолжительной беседы. Однако министр воздержался от разговора о Кишиневском погроме. Он коснулся положения евреев в России в целом. Разговор велся по-французски. Начал Плеве:

"Я дал согласие на эту беседу, господин доктор, по вашей просьбе, чтобы мы могли придти к взаимопониманию в вопросе сионистского движения. Отношения, которые установятся между императорским правительством и сионизмом и которые могут быть, я не говорю исполнены симпатии, но отношениями, основанными на взаимопонимании, зависят от вас".

На что Герцль заметил: "Если отношения будут зависеть только от меня, ваше превосходительство, то они будут отличными".

Плеве продолжал: "Для нас еврейский вопрос - это не вопрос жизни и смерти, но, во всяком случае, достаточно важный. Мы трудимся, дабы изыскать для него по возможности хорошее решение...

Государство российское обязано стремиться к тому, чтобы все народы, населяющие его, были как одно целое. Мы, конечно, понимаем, что не сумеем исключить из жизни все религиозные и языковые различия. Мы, например, вынуждены согласиться, чтобы старая скандинавская культура продолжала существовать в Финляндии как самостоятельное целое, однако мы обязаны требовать от всех народностей нашего государства, и то же самое от евреев, патриотического отношения к России, как к незыблемой основе. Мы хотим ассимилировать их в нашей среде, и для этой цели у нас есть два пути: высшее образование и материальное благосостояние. Тот, кто выполнил определенные условия, связанные с двумя этими путями, - тот получает у нас гражданские права, т. к. мы можем предположить, что, ввиду своего образования и приличного положения, он предан существующему строю. Однако эта ассимиляция, которой мы желаем, продвигается медленно".