М. Дитерихс - Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II

Но определеннее всего, резче, полнее и наиболее ярко нравственно-религиозные начала идеи государственного единения русского народа «всея земли» сказались именно в эпоху расцвета Земских Соборов, в эпоху призвания династии Романовых. Об этой идеологии «всея земли» говорилось уже выше, и казалось бы, что для русских людей, живущих своим, реальным, историческим, а не химерами запада, весь трехсотлетний период царствования Романовых показывает, что эта идеология непрестанно продолжала питать мысль и чувства «всея земли», оставалась твердой основой Богохранимой Державы Российской и продолжала жить в сердцах русских людей, несмотря ни на какие потрясения и искушения социально-религиозного характера периода русской истории XVII-XX веков. «Русская идея, мы знаем это, - говорит Соловьев, - не может быть не чем иным, как некоторым определенным аспектом идеи христианской». Как следствие из христианства, русская идея о своем государственном единении оставалась неизменной за все десять веков жизни русского народа и, говоря в 1904 году, что «вообще идеи XVI и XX века совсем иные», граф Витте, если бы он понимал и чувствовал «вообще» идеи своей «всея земли», должен был бы добавить - «на западе» . Разговор же его с Государем касался по смыслу и содержанию именно основной идеи российской государственности, а не каких-либо маленьких, временных «гражданских» идеек, что вытекает из заключительных слов Государя: «Да я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа ».

3 марта 1917 года народ «всея земли» узнал о добровольном отречении от Престола Государя Императора с изменением основного духа своего государственного единения, а затем узнал и об отказе Великого Князя Михаила Александровича принять Верховную власть без подтверждения ее Учредительным собранием. Если бы в сознании или чувствах русского народа «всея земли» отсутствовали корни исторической нравственно-религиозной идеи своего государственного единения, смысла своего существования как цельного народа, то, вероятно, после некоторых революционных или эволюционных потрясений и этапов жизнь народа вылилась бы в какие-либо образцовые формы западноевропейского единения и потекла бы по теоретическому руслу всех европейских государств, разделяя с ними и общую их участь буржуазно-социальных единений во имя «спасения животишек». Если бы русский Государь Император Николай II олицетворял в своем лице представительство «гражданской» Верховной власти в той или иной форме, уже давно установившейся в идеях западных государственных единений, то после отречения он покинул бы пределы своего государства, как Вильгельм и Карл, и история «земского греха» русского народа не ознаменовалась бы событиями ужасной агонии и кошмарного конца ее, постигших последнего венценосного Вождя России и его Семью.

Но как исторический смысл жизни народа и вдохновляющие его мировой путь великие идеи являются не плодом рук человеческих, а ниспосылаются ему Божьим Промыслом , так и последствия всенародного греха, совершенного против предначертанных путей «по зависти диаволи», руководятся Им же. Если народ, «земля» познает, почувствует в событиях, руководимых Промыслом, знамение Божье, свет истины, то через искреннее, глубокое раскаяние и могучее творчество в горячей вере своего избранничества ему могут открыться пути к спасению и воскресению. Если же нет - его смысл во всемирной жизни будет утерян навсегда.

Волею Промысла Всевышнего Творца русский народ «всея земли» поставлен перед великими знамениями Промысла - агонией и убийством, совершенных по вине народа над бывшим носителем и охранителем великой религиозной идеи «всея земли», более тысячи лет озарявшей смысл ее существования и ее призвания.

Откроются ли ей пути к истине, раскаянию, творчеству и воскресению?

«Обыватель обыкновенно судит о государстве по чисто внешним признакам. Государство для него это городовой, стоящий на перекрестке и регулирующий движение, это армия, организованная и дисциплинированная, готовая каждую минуту броситься на внешнего или внутреннего врага, это чиновники, хранящие тайны государственной власти, и если он видит все это на своих местах, то ему кажется, что все обстоит благополучно, что государство здорово и могущественно». Так судит о русском обывателе все тот же боярин-западник, профессор Соколов, выдержки из политических обозрений которого приводились уже выше. Он, может быть, вполне искренно верил, что «обыватель» только так и судит о государстве и что для него вполне достаточны только «внешние признаки», а дальше и глубже он и заглядывать не станет. В своем суждении об «обывателе» земли русской он и тысяча еще других таких же бояр-западников полагали, что, если «обывателю» сказать, что Царь «малодушен, упрям, слабоволен, лично властолюбив», что окружает себя только «карьеристами и проходимцами», что «драгоценные народные дары бессовестно растрачивались преступными временщиками», что «казнокрадство достигло еще небывалых размеров», что «измена и предательство гнездились в царских покоях», что «случайный шарлатан из полуграмотных сибирских мужиков возвысился до роли наперсника взбалмошной немецкой принцессы, презиравшей Россию и русский народ», что «Россия в ужасе отшатнулась от видения разврата и бесчестия», то «обыватель» удовлетворится только «внешними признаками» новой самочинной государственной власти и не захочет вникнуть глубже, как в то, что творилось раньше, так и в то, что ожидает теперь его государственность. Ведь для этих новых городовых новой власти, охранявших и оправдывавших своими обращениями к «обывателю» земли русской смысл своего существования, в центре всего миросознания был только человек, «гражданские» идейки. Они не хотели, да и не могли видеть в «обывателе» ничего иного, что выходило за пределы своего собственного суждения, своего собственного понимания. Поэтому и отрекшийся от Престола Царь стал для них только «гражданином Николаем Александровичем Романовым» , и они старались все сделать, чтобы и «обыватель» разделял их мировоззрение по «внешним признакам»; свержение Царя, в глазах массы народа, произошло не насильственно-революционным порядком, а эволюционным, добровольным отречением Государя Николая II в пользу Своего брата, актом человеческого миросознания; отказом Михаила Александровича выдвинута исключительность воли человеческой, первенство в идее о власти государственной - власти народной; тотчас по достижении власти Временное правительство горячо стремится вывезти Николая Александровича Романова с Семьей куда-либо за пределы Его бывшего государства, а когда это не удается, предпринимает все доступные человеку меры для ограждения Их от опасности случайных эксцессов.