Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Я была у Павла. Он лежал в своей спальне, — ему позволено передвигаться по комнате и сидеть немного в кресле, — очень худ, но больше нет темных пятен на щеках, которые мне так не нравились, — голос громче, разговорчив, всем интересуется. Я просила его отложить рентгеновское исследование до приезда Федорова (Дмитрий телеграфировал, что Федоров этого требует). Она слишком все торопит. Он возлагает все надежды на Федорова и предоставляет ему решить насчет операции. — Конечно, самая мысль о ней пугает его, но если Федоров будет настаивать, он, конечно, согласится, — а я бы не рискнула.

Весь день плохо себя чувствовала из-за сердца. Принимала своего Толля (улана), который получает полк, — говорят, твоих Павлоградских гусар, — но он еще не знает наверное. Самойлов тоже является кандидатом на получение полка, а Арсеньсв — нашей бригады. Павел воображает, что он настолько поправится, что снова туда поедет, и она этому верит. Я ей сказала, что я в этом сомневаюсь. Я ее не успокаивала, когда мы остались наедине, так как она относится к болезни Павла очень спокойно, и у нее такие жесткие глаза. Ты знаешь, как странно, вечером накануне своей болезни он спорил с Георгием в ставке о нашем Друге. Г. ему сказал, что в семье его считают последователем Распутина, отчего Павел пришел в ярость и очень резко говорил — и заболел в ту же ночь. Ее племянница слышала это от нее и рассказала об этом Гр., который сказал, что, без сомнения, это послано Богом, потому что он должен был бы заступиться за человека, которого ты уважаешь, и помнить, что он все получил от тебя. Она принесла письмо от его жены, в котором та просит Гр. написать мне и попросить за них. Наш Друг был этим крайне поражен.

День был грустный без тебя. С нами завтракали Соня и Трина. Ольга кормила Соню, а я лежала, по обыкновению,на диване. Затем мне принесли ваши письма, я перечла их несколько раз и нежно поцеловала — твои и Бэбины дорогие руки касались этой бумаги.

Добрый старый Раухфус умер вчера утром. Большая потеря для моего общества “Матер. и младенч.” Его голова была удивительно свежа для его прелонного возраста.

Боткин — нездоров, поэтому не может быть сегодня утром. А. гуляет по получасу в день на костылях в саду. Как она вынослива, хотя и жалуется, что калека! Почти ежедневно трясется в автомобиле в город и взбирается на третий эта|ж к нашему Другу. У нее спина болит, особенно по вечерам. Но я чувствую, что надежда встречать тебя по утрам дает ей силы. Жук опять ее сопровождает, потому что было бы опасно позволить ей ходить одной, — она может упасть, а доктора говорят, что тогда, наверное, она вторично сломает ногу. Ее брат приехал сюда на 6 дней.

Мавра едет в деревню, так как у нее очень расстроены нервы: совершенно не спит, бедняжка. Татьяна уехала на Кавказ на поминовение в полугодовой день кончины мужа и затем опять возвратится сюда из Мсхеда [547] . Старик придет ко мне сегодня — не знаю, зачем. — Какое чудное солнце! Помни о Риге.

А теперь прощай и да благословит и сохранит тебя Господь, мой дорогой муж, любовь моя!

Без конца целую. Твоя женушка

Аликс.

Легла спать после 4-х.

Царское Село. 15 ноября 1915 г.

Мой родной, любимый душка,

Уже сегодня начинаю тебе письмо, потому что только что видела старика Горемыкина, и очень боюсь до завтра позабыть то, что имею передать. У него сегодня вечером было назначено заседание Совета Министров, но он его отменил, когда ты вызвал Трепова. и перенес на среду — вечер, — он просит дать ему возможность увидать тебя в четверг. Он вполне уверен во внутреннем спокойствии, — говорит, что ничего не может быть. Он находит, что молодые министры Хвостов и Шаховской без нужды слишком волнуются. На это я возразила, что лучше предугадывать события, чем просыпать их, как это обыкновенно здесь бывает. Ну, дело идет о том, созывать ли теперь Думу — он против этого. Им сейчас нечего делать. Бюджет был внесен министром финансов с опозданием на 5 или 6 дней, и они еще не начали предварительных работ, которые требуются перед представлением его на обсуждение всей Думы. Если же они будут заседать без дела, то начнут разговоры про Варнаву и нашего Друга, будут вмешиваться в правительственные дела, на что не имеют права (Хвостов и Бел. говорили А., что тот член Думы ,который намеревался говорить против Гр., взял обратно свое заявление, и что эта тема не будет затронута). Одним словом, таков совет старика, плод долгого размышления и вчерашних разговоров с одним членом Думы, имя которого он просил не называть. Он хочет посоветовать тебе дать 2 рескрипта — один на имя Куломзина (я нахожу, что ты должен его сменить) и другой на имя Родзянко, в котором ты указал бы на то, что комиссии еще не разработали бюджета и слишком рано поэтому созывать всю Думу, и чтобы Родзянко представил тебе доклад, как только они окончат предварительную работу.