Владимир Абаринов - Катынский лабиринт

И так со всеми девятью «документами». Крайне сомнительным оказался и блокнот смоленского бургомистра Меньшагина, на который ссылается комиссия Бурденко и о котором сказано, что он прошел «графологическую экспертизу». Военные следователи выяснили, что экспертиза установила лишь идентичность образцов почерка с записями в блокноте, но сделаны ли эти образцы рукой Меньшагина — неизвестно.

Обильно присутствует в документах мой старый знакомый, ныне покойный ветеран Лубянки Леонид Райхман, в 1940 м — заместитель начальника контрразведывательного управления НКВД. Он-то как раз и руководил «комиссией соответствующих органов» в Катынском лесу. Как показал свидетель Козлов, входивший в состав этой оперативной группы, Райхман сразу же заявил группе, что расстреляли поляков немцы и что теперь требуется найти доказательства их вины. Именно Райхман «нашел» блокнот Меньшагина и отбирал свидетелей.

Местным жителям, особенно тем, кто дал немцам показания против большевиков, пришлось, конечно, худо. Один из них, Иван Андреев, как установило следствие, был осужден в октябре 1949 г. Особым совещанием к лишению свободы на срок 25 лет за измену родине и пособничество оккупантам и освобожден в порядке реабилитации в феврале 1956 года. Дело оказалось полностью сфабрикованным. На допросах его ни разу не спросили о Катыни, а когда он затронул эту тему по собственной инициативе, не проявили к ней ни малейшего интереса. О том, что Андреев «клеветал на органы», участвуя в немецкой «провокации», показывали свидетели по его делу, но следователи упорно уходили от этого сюжета. Андрееву показания немецкой комиссии не вменялись — эта тема совершенно не затрагивалась в обвинительном заключении.

Еще один свидетель, Парфен Киселев, работал сторожем на даче НКВД в Козьих горах. Он дал подробные показания немцам, а с приходом советских войск был арестован вместе с сыном. Обоих обвинили в сотрудничестве с оккупантами. На первых же допросах Киселев-старший подтвердил, что стал свидетелем добровольно и не только повторил то, что рассказывал немцам, но и добавил новые детали. Однако вскоре Парфен Киселев изменил свои показания на противоположные: теперь он утверждал, что нацисты пытками выбили из него рассказ о причастности к расстрелам НКВД, а на самом деле расстреляли поляков именно они, немцы. В такой редакции Киселев дал показания комиссии Бурденко, а затем выступил на пресс-конференции для иностранных журналистов. В сообщении комиссии Бурденко подчеркивается, что в Гестапо Киселеву причинили увечья — у него травма правого плеча, в результате отнялась рука. Может, не в Гестапо покалечили ему руку, а в другом, советском застенке?

Под страхом тяжкого наказания согласился лжесвидетельствовать профессор физики Ефимов. Ему было предъявлено обвинение в измене родине по статье, предусматривающей смертную казнь. Он провел за решеткой три месяца, после чего был освобожден, а его дело закрыто за отсутствием состава преступления. Однако предварительно Ефимов дал подписку о неразглашении ставших ему известными сведений, составляющих государственную тайну. После этого он дал показания о своем разговоре с вице-бургомистром Смоленска Базилевским, из которого следовало, что виновники катынских расстрелов — немцы.

В январе 1991 г. прокуроры ГВП допросили еще одного свидетеля комиссии Бурденко — Алексееву. Она работала уборщицей в немецких казармах, расположенных в Катынском лесу, и в 1944 г. ярко живописала картину расстрелов — вплоть до того, что солдаты возвращались после экзекуций забрызганные кровью. В 1991 г. Алексеева заявила, что о расстрелах ничего не знает, никаких выстрелов не слышала и крови не видела, а на немцев работала, чтобы не угнали на работу в Германию. Но когда ей показали протоколы ее допросов 1943–1944 гг., она испугалась и полностью их подтвердила.

Аналогичным образом, как сказано в этой книге и подтверждено Главной военной прокуратурой, обрабатывали и готовили к Нюрнбергскому процессу свидетелей-иностранцев. В этой работе, как свидетельствуют документы, активнейшее участие принимал Леонид Райхман. А ведь отрицал при наших личных беседах, что имел хоть какое-то отношение к Нюрнбергу!

Обнаружились и еще более интересные обстоятельства. Свидетель Михей Кривозерцев рассказывал комиссии Бурденко, что собственными глазами видел в августе 1941 г. грузовики с немецкими солдатами, направлявшиеся в Катынский лес; туда же двигались колонны пленных поляков, а потом из леса слышались выстрелы. Он нашел в 1943 году вблизи захоронения, вскрытого немцами, три стреляные гильзы фирмы Геко калибра 7.65, которые, однако, не отдал немцам, а передал «соответствующим органам». На допросе сотрудниками ГВП Кривозерцев полностью изменил показания и рассказал совсем другую историю: о том, как летом 1940 г. видел на станции Гнездово столыпинские вагоны с пленными, как к вагонам вплотную подгоняли автобусы, а потом в поселке говорили, что поляков хотели организовать в колхоз, но они отказались и были расстреляны. Что касается комиссии Бурденко, то в ней, по словам Кривозерцева, его никто ни о чем не спрашивал — дали подписать протокол и отпустили с Богом.