Лидия Флем - Повседневная жизнь Фрейда и его пациентов

А Вена кружилась в вихре вальсов, развлекалась старалась забыться, наслаждаясь тортом «Захер» и яблочным штруделем, и одновременно загнивала. Королевско-императорская Какания , как назвал ее Роберт Музиль в своем «Человеке без свойств», умирала. Это были последние дни человечества (Карл Краус вынес эти слова в заглавие своей трагедии). Вена превратилась в столицу лжи и хитрости: буржуа там рядился в аристократа, архитектура создавала лишь иллюзию реальности, политическая жизнь замерла, сексуальные отношения являли собой сплошное лицемерие, а язык утратил всякий смысл. Появилась масса новых вопросов. Музыка, живопись, литература, физика, даже политика оказались во власти сомнений по поводу того, что есть содержательность, а что пустота; что подлинность, а что прикрасы; что есть предмет, а что сущность языка. Шенберг, Малер, Климт, Шиле, Гофмансталь, Шницлер, Музиль, Людвиг Больцман, Отто Бауэр и Теодор Герцль отвергли ценности и мировоззрение предшествующих поколений. Они все перевернули с ног на голову, сбросили покровы с того, что в приличном обществе всегда пряталось от посторонних глаз, и придумали новый мир, который в чем-то стал и нашим тоже.

Хотел того Фрейд или нет, но он был одним из этих венцев. Он жил в Вене, и его творчество питало этот город – город подозрений, разлада, бесчисленных вопросов и маргинальных личностей. Его книга об истерических больных увидела свет в тот самый год, когда Густав Малер стал директором венского Оперного театра и создал свою Вторую симфонию. В самом начале двадцатого века Фрейд написал «Толкование сновидений» и «Три очерка по теории сексуальности». В это же самое время Климт порвал с Академией и основал собственное направление («новое венское искусство»), Отто Вейнингер выпустил книгу «Пол и характер», а Гуго Гофмансталь в соавторстве с Рихардом Штраусом работал над «Электрой». Умерли Антон Брукнер и Иоганнес Брамс. Герцль формулировал принципы своего Еврейского государства. Еще один журналист, Карл Краус, основал знаменитую сатирическую газету «Факел». На эти же годы пришлись строительство Адольфом Лоосом кафе «Музеум», постановка пьес Шницлера и выход в свет его «Лейтенанта Густля», который печатался по главам в «Нойе Фрейе Пресс». В 1911 году «Остроумие и его отношение к бессознательному» Фрейда появилось одновременно с оперой Штрауса и Гофмансталя «Кавалер роз». В следующем году Фрейд опубликовал «Тотем и табу», а Шенберг написал своего «Лунного Пьеро».

И если, на наш взгляд, Фрейд принадлежал этой почти мифической Вене, сам он при первой же возможности стремился прочь из этого города. «В противоположность гиганту Антею я набираю новые силы лишь тогда, когда нога моя касается земли, лежащей за пределами города, в котором я живу», – писал Фрейд Флиссу. Каждое лето сильная жара гнала венцев за город, в горы или к морю. Проведя некоторое время с семьей, Фрейд устремлялся в страну вина и оливкового масла. Лишь на земле Италии обретал он беззаботность и радость жизни. Он гулял там, посещал церкви и музеи, покупал вазы, статуэтки и чаши для своей коллекции древностей и изображал из себя элегантного господина в шелковом костюме с гарденией в петлице.

Возвращаясь на Берггассе, в девятый округ Вены, он вновь окунался в свою повседневную размеренную жизнь, подчиненную раз и навсегда заведенному порядку. Каждое утро он вставал около семи часов, приходивший на дом парикмахер приводил в порядок его бороду, после чего Фрейд завтракал в кругу семьи. Прежде чем приступить к утреннему приему пациентов, который проходил с восьми утра до часа дня, Фрейд просматривал свежую газету. После приема – обед и прогулка быстрым шагом по центру города, потом опять работа до девяти часов вечера. Ужин и следовавшая за ним вечерняя прогулка завершали день.

Может быть, он и не любил Вену, но знал ее как свои пять пальцев. Не было ни одной улицы, ни одной площади, ни одного участка Кольца, которые не слышали бы звука его шагов. Он исходил весь город, меряя его вдоль и поперек своими огромными шагами, в снег и в жару, при свете дня и под покровом ночи, в одиночестве и в компании. Он знал все музеи, художественные галереи, антикварные лавки, книжные магазины и, конечно же, кафе. Как, впрочем, знал он и венские фонари, под одним из которых ждал всегда жену и дочерей, встречая их из театра.

Если узы, связывавшие Фрейда с Веной, были сплетены из любви и ненависти, то для его отношений с соотечественниками было характерно чередование периодов, когда он к ним тянулся и когда избегал. Именно так было с писателем и драматургом Артуром Шницлером.