У каждого из тех, кто решался на поездку в Вену, был свой побудительный мотив. Кое-кто из женщин приезжал туда, чтобы найти в лице Фрейда овеянный славой образ отца. «Всю свою жизнь, – писала в дневнике Мария Бонапарт, супруга греческого принца Георга, – я больше всего дорожила мнением нескольких «отцов», любовь и одобрение которых стремилась завоевать, причем выбирала для себя я этих «отцов», руководствуясь все более и более высокими требованиями; последним из них стал мой великий учитель Фрейд». Главное, от чего она стремилась излечиться, так это от своих любовных проблем, она хотела найти «тот единственный пенис» и достичь «нормального оргазма». Перекопать землю и с корнем вырвать все сорняки – такова была цель американской поэтессы Хилды Дулиттл. Ей нужен был «акушер» для ее души, мудрый человек, «папочка, папуля, дедушка». Она ехала к Фрейду, чтобы признаться ему в своих дочерних чувствах, и была страшно удивлена, когда тот истолковал ее привязанность к нему таким образом, будто она видела в нем не отца, а мать. Фрейд признался ей: «Нужно, чтобы я сказал вам это, – вы были откровенны со мной, и я отплачу вам той же монетой, – я очень не люблю выступать в трансферах в роли матери. Для меня это всегда неожиданность и даже шок, поскольку сам я чувствую себя настоящим мужчиной».
Американский психиатр Абрам Кардинер, еврей по национальности, решил потратить свои последние средства на то, чтобы подвергнуть себя психоанализу для проверки своей профессиональной пригодности. Психоанализ, по его мнению, должен был повысить его квалификацию и одновременно помочь ему самоутвердиться и побороть наконец страх перед отцом – ярко выраженным холериком, всегда наводившим на него ужас; свои чувства к нему Кардинер путем трансфера перенаправил на Фрейда. А доктор Смайли Блантон, южанин и строгий пресвитерианец, считавший Фрейда больше «творческой личностью, чем ученым», приехал к нему потому, что только ему, ему одному он мог рассказать о своей неуверенности в этой жизни, о своих гастрономических маниях, о своей повышенной чувствительности к шуму. Он хотел показать доктору, каким образом он попытался побороть свои слабости, «призвав на помощь подсознание». Перед самым началом сеанса психоанализа на Блантона вдруг напал страх. Его первый визит к Фрейду был назначен на пятнадцать часов, с самого утра он порезал палец и весь день страдал от сильнейших приступов колита. Несмотря на все принятые им меры предосторожности, такси доставило его на Берггассе с небольшим опозданием. Не было ли это первым признаком той агрессивности, которая мешала ему найти общий язык с доктором в течение всего сеанса?
Обычно Фрейд отправлял пациенту письмо, написанное от руки, с указанием дня и часа первого сеанса. Так, в конце апреля 1921 года Кардинер получил следующее приглашение:
«Дорогой доктор Кардинер,
Я счастлив принять вас для проведения психоанализа, тем более что доктор X. В. Фринк отрекомендовал мне вас с самой лучшей стороны… Прошу вас быть в Вене первого октября, поскольку график сеансов я буду составлять сразу же после возвращения из отпуска. Прошу вас заблаговременно подтвердить мне ваше намерение приехать и сделать это, скажем, в начале сентября. За свои услуги я беру по 10 долларов в час, что составляет примерно 250 долларов в месяц, и прошу выплачивать мне мой гонорар наличными, а не чеками, поскольку чеки я смогу обменять только на кроны.
Если вы знаете немецкий язык, то это будет весьма полезно для нашего психоанализа, и вы сможете поработать здесь в нашем Международном психоаналитическом издательстве.
С наилучшими пожеланиями, искренне ваш, Фрейд».
В «черной тетради», в которой Мария Бонапарт вела учет своей переписки с Фрейдом, она записала, что получила от Фрейда «официальное, отпечатанное на машинке письмо», в нем он сообщал, что будет принимать ее ежедневно в 11 часов утра и что она сама вольна решать, когда закончить лечение.
Окружение человека, принявшего решение подвергнуться психоанализу у самого создателя этого метода, часто весьма настороженно встречало этот шаг. Узнав об этом решении Марии Бонапарт, ее муж и любовник сразу же забеспокоились, они почувствовали себя в опасности. И близкий друг Хилды Дулиттл писатель Д. Г. Лоуренс был «инстинктивно настроен против Фрейда», а еще один ее друг – американский поэт Эзра Паунд – написал ей по этому поводу без всяких обиняков: «Твой ужасный Фрейд ассоциируется у меня исключительно с сивухой, но эти дураки-христиане вечно предают забвению всех своих лучших авторов… вместо того, чтобы наслаждаться наследием Данте… ты ошиблась свинарником, моя дорогая. Но у тебя есть еще время выбраться оттуда».
Читать дальше