Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь королевских мушкетеров

В период Регентства (1715-1723), когда при несовершеннолетнем Людовике XV страной правил Филипп Орлеанский, прекратившиеся было дуэли возобновились с новой силой. Герцог де Ришелье (1696-1788), правнук кардинала, прославился своими выходками, любовными приключениями и поединками, из-за которых в молодости провел четырнадцать месяцев в Бастилии. На его счету было не меньше трех поединков со смертельным исходом, а однажды в Булонском лесу из-за него даже сразились две дамы: графиня де Нель и маркиза де Полиньяк. Графиня стреляла первой и промахнулась, после чего маркиза хладнокровно отстрелила ей мочку уха. Если бы к удалому герцогу применили все существующие законы, ему должны были бы пять раз отрубить голову, лишить всех титулов и всего имущества. Как выразился регент: «Если бы у господина де Ришелье было четыре головы, я без труда нашел бы, за что отрубить все четыре». И добавил со вздохом: «Если бы у него была хоть одна…» Из Бастилии буйного герцога освободили по настоянию дочери регента мадемуазель де Валуа. В обмен на свободу Ришелье дал слово не жениться на принцессе, которая была безумно в него влюблена. Несмотря на все свои проступки, он стал послом, маршалом Франции, генерал-губернатором Лангедока и Гиени, членом Французской академии и – вот парадокс! – в восемьдесят пять лет председателем суда чести маршалов Франции при Людовике XVI. Вероятно, король считал, что к столь преклонным годам герцог образумился, но не тут-то было: в восемьдесят семь лет он не только допустил дуэль графа де ла Пайетри с оскорбившим его мушкетером (о ней мы писали выше), но и вызвался быть его секундантом в память о том, что отец молодого графа, маркиз де ла Пайетри, оказал ему аналогичную услугу сорок шесть лет тому назад.

Во второй половине XVIII века королевские мушкетеры доставляли немало хлопот парижской полиции, которой часто приходилось вмешиваться, чтобы оградить гражданских лиц от буйства военных. Так, 26 мая 1768 года полиция задержала группу из пятнадцати-шестнадцати мушкетеров из обеих рот: трое из них подрались на шпагах и нанесли раны кучеру, кузнецу и башмачнику [25] Согласно сословному кодексу, дворянин мог драться только с дворянином, однако на деле этому правилу следовали не всегда. Капитан Шарль де Фонтене однажды оскорбил в церкви мещанина, который отвесил ему звонкую пощечину. Не осмелясь поднимать шум в храме, Фонтене вышел и стал прогуливаться, дожидаясь окончания проповеди, чтобы подстеречь своего обидчика. Мимо проходили подмастерья, и один из них со смехом указал на Фонтене, который был мрачнее тучи. Тот вспылил и выхватил шпагу, чтобы отрезать нахалу уши, однако у подмастерья с собой был коловорот, которым он отбился от нападения и даже ранил капитана в бедро. , которым потребовалась помощь хирурга. Неравные условия, в которых находились противоборствующие стороны, не смутили военных: в те времена армия была отдельным обществом, главным правилом которого было жить по своим законам и за счет гражданских. Доведенные до крайности, власти бывали вынуждены прибегать к профилактическим мерам, изымая оружие у самых ярых забияк.

Если военные могли не задумываясь пожертвовать жизнью ради чести, то гражданские охотнее исполняли предписания закона или ограничивались «моральным удовлетворением». «Сегодня никто уже не будет обесчещен, не ответив на вызов задиры или бретера», – писал доктор Сорбонны Луи Дюпен (1657-1719). А поэт Демаи (1722-1761) ссылался на заслуживающий уважения пример: «Тюренна в трусости никто б не обвинил, однако он картель однажды отклонил». Даже такой забияка, как Мирабо, отказался от дуэли с мушкетером Гассо, соблазнителем своей жены, хотя тот принял его вызов и был готов «дать сатисфакцию». Он сжег письма Гассо к своей супруге, оставив при себе ее покаянное письмо. Таких не брали в мушкетеры!

«Франция – родина дуэлей, – писал граф Тилли, полководец времен Тридцатилетней войны. – Я объездил большую часть Европы, побывал в Новом Свете, жил среди военных и придворных и никогда и нигде больше не встречал такой роковой обидчивости, печальной наклонности считать себя оскорбленным и желания отомстить за оскорбление, по большей части химерическое… Установился предрассудок о том, что нет ничего благороднее и величественнее отваги такого рода, ее блеск затмит собою все, и бесчестный человек, который хорошо дерется, не такой уж бесчестный».