Но главное зло евреев, согласно Державину, состояло в том, что они не заняты производительным трудом, а живут за счет окружающего православного населения, добывая себе пропитание всякими поборами, обманами и «спаиванием». (В отличие от Петра Великого, Державин считал простой народ неспособным противостоять «обманам» евреев). На самом деле, виноделие и виноторговля находились в руках помещиков, которые имели на это монополию (наряду с государством). Евреи занимались этим промыслом лишь постольку, поскольку помещики сами им заниматься не хотели, отдавая его в аренду или на откуп. И если эти откупа и аренды доставались преимущественно евреям, то не в силу какого-то предпочтения, а потому, что христиане либо не умели, либо чурались этого занятия. Державин, конечно, все это знал, но, сделав козлами отпущения евреев, тут же, на месте, с такой горячностью стал искоренять еврейское «спаивание», что в Петербург была направлена жалоба о том, что на одном винокуренном заводе он палкой избил беременную женщину, и у нее вследствие побоев произошел выкидыш. Когда же в Петербурге попытались дать жалобе ход, Державин учинил невероятный скандал, обратился за заступничеством к государю и расследования не допустил. Конечно, он отрицал, что вообще видел эту женщину, а поступление жалобы объяснил происками евреев, пытавшихся его скомпрометировать и даже планировавших убить, так как почуяли в нем врага. [20] Впоследствии он утверждал, что его пытались подкупить, о чем — ниже.
Сам он себя врагом евреев не считал; он только был убежден, что от них в Белоруссии происходит все зло и что чем больше их в округе, тем сильнее поборы и тем хуже живется простолюдину, доведенному вот уже и до голода!
Как же совладать с этим злом? Самое простое — уничтожить его носителей. Но Державин как милосердный христианин был «к врагам Христовым» очень даже великодушен. Солженицын приводит его слова о том, что «ежели Высочайший Промысел, для исполнения каких-то своих недоведомых намерений, сей по нравам своим опасный народ оставляет на поверхности земной и его не истребляет, то должны его терпеть и правительства, под скипетр коих он прибегнул» (стр. 52). [21] Державин. Ук. соч., т. VII, стр. 277.
А потому он считал нужным истребить не евреев, а только «истребить в них ненависть к иноверным народам, уничтожить коварные вымыслы к похищению чужого добра» (Стр. 53). [22] Там же, стр. 302.
То, что каждый еврей носит в сердце лютую ненависть к неевреям и думает только о том, как бы поковарнее исхитриться и обобрать всех и вся, для Державина было аксиомой. Понятно, что если человек с такими взглядами имел возможность влиять на решение судьбы целого народа, то горе этому народу! Однако Солженицын в связи с приведенными им же высказываниями Державина горюет совсем о другом. Ему обидно за русского поэта, которому «припечатано имя фанатичного юдофоба и тяжелого антисемита» (Стр. 53). [23] Я просмотрел несколько биографий Державина, но такого «припечатывания» не нашел. О его юдофобстве либо вообще не упоминается из уважения к поэтическому таланту (см., например В. Ф. Ходасевич. Державин, Москва, «Мысль», 1988), либо оно описывается апологетически (см. комментарии Я. К. Грота в «Сочинениях Державина», 1870-72 или О. Михайлов. Державин. Серия ЖЗЛ, М., «Молодая Гвардия»,1977).
Державин входил в первый Еврейский комитет, учрежденный при Павле I, но заканчивавший свою работу уже при Александре. В обстоятельном «Мнении сенатора Державина об отвращении в Белоруссии недостатка хлебного обузданием корыстных промыслов евреев, о их преобразовании и о проч.» [24] Державин. Ук. соч., т. VII, стр. 229–305.
излагается радикальная программа перековки «евреев рода строптивого и изуверного», [25] Там же, стр. 305.
— совершенно утопическая и ханжеская, задуманная якобы ко благу самих евреев. Ее претворение в жизнь, по мнению автора, должно принести «незабвенную славу» царю за то, что он «первый из монархов российских исполнил сию великую заповедь: „Любите враги ваша, добро творите ненавидящим вас“». [26] Там же.
Однако большинство членов Еврейского комитета отклонило часть предложений Державина, сочтя их слишком жестокими и лишенными практического смысла. Уязвленный поэт ответил обвинением своих коллег по комитету (в особенности М. М. Сперанского) в том, что их либерализм — это следствие еврейского подкупа. Ему якобы за смягчение своей позиции евреи пытались всучить сто тысяч, а если мало, то двести тысяч рублей, которых он не взял, а сколько взяли коллеги за то, чтобы ворожить евреям, ему неведомо. [27] С легкой руки Державина сумма взятки в двести тысяч рублей кочевала потом по светским салонам, литературным и мемуарным источникам много десятилетий. Стоило какому-то видному сановнику высказаться за послабление антиеврейских законов или против ожидавшегося послабления, как тотчас пускался слух — и кем-то непременно был записан — о подкупе либо о неудавшейся попытке подкупа, причем размер взятки каждый раз был один и тот же: двести тысяч рублей. Правда, уже в XX веке, на процессе Бейлиса, тариф был существенно снижен: убийца Андрея Ющинского Вера Чеберяк, выступая на суде в качестве свидетеля, утверждала, что адвокат Л. Д. Марголин (первоначальный защитник Бейлиса) предлагал ей сорок тысяч рублей за то, чтобы она приняла на себя убийство мальчика. Двести тысяч для бедной воровки представлялись бы астрономической суммой.
Читать дальше