Виталий Оппоков - Убийцы Российской Империи. Тайные пружины революции 1917

Парадоксально, как говорится, но факт: первыми, кто присягнул на верность Временному правительству, были самые ближайшие родственники низложенного монарха — почти вся целиком великокняжеская рать, а великий князь Кирилл Владимирович явился народу одной из главных «движущих сил революции», шествуя впереди матросского революционного отряда с красным бантом на груди. Впрочем, многие великие князья неистово подталкивали Николая II отречься от престола еще задолго до того, как к царю заявилась депутация думцев с подобным предложением. И действовали они так напористо, отсылая Николаю письма, досаждая ему двусмысленными намеками, откровенными советами и настоятельными просьбами при личных встречах, не только по собственной инициативе, не только от имени своего сословного клана, но и, можно предполагать, по велению общеевропейской романовской семьи, этого всемогущего буржуазного интернационала. Николая Романова, в котором правящие общеевропейские верхи разочаровались и разуверились, настойчиво готовили к тому, чтобы он пожелал «не жить по-старому». И он в конце концов пожелал, причем, как утверждали, поразившись, его современники, с таким равнодушным спокойствием отрекся от престола, «словно сдал эскадрон», [1] Дневники императора Николая II. — М.: Орбита, 1992. С. 31. а не власть над страной.

А не потому ли без особых пререканий, а быть может, даже с облегчением сделал это, что соглашался на царствование под страхом смерти за отказ со стороны тех же тайных сил?

Это предположение, которое я уже высказывал в печати более десяти лет назад, [2] См.: Молодая гвардия. 1996. № II. С. 55–65. стоит того, чтобы на нем остановиться более подробно. Оно, будь более доказательным, смогло бы убедительнее объяснить сравнительную легкость, по крайней мере внешнюю, с которой Николай II отрекся от престола, обеспечив тем самым успех Февральской революции в целом.

Итак, 23 октября 1890 года двадцатидвухлетний цесаревич Николай Александрович отправился в длительное морское плавание с посещением Египта, Индии, Японии. Отправился он из Санкт-Петербурга в дурном расположении духа, поскольку эта поездка была принудительной: Александр III отправлял непутевого и шалопутного сына-наследника подальше от столичной богемы, цепко втянувшей склонного к кутежам и разврату, податливого на всевозможный соблазн цесаревича в свои театральные и затеатральные оргии. Дневник Николая того времени пестрит короткими записями о том, как он «хлыщил по набережной», веселился на катке, посещал спектакли и вечеринки, засиживался допоздна в загульных компаниях, откуда его приносили домой на руках. Поначалу это были большей частью мальчишники, вызванные, по утверждению Ф.А. Головина, [3] Ровесник Николая II, земский и думский фракционер, один из основателей партии кадетов. нездоровой однополой страстью, которую Александр III пытался лечить связью сына с балериной Кшесинской. [4] Дневники императора Николая II. С. 6. Податливый на увлечения Николай влюбился в танцовщицу. Но прошло не так уж много времени, и он еще более страстно увлекся смазливой еврейкой, заявив однажды, к ужасу родителей, о желании жениться на неожиданной избраннице. Вот тогда-то царь-батюшка и решил отослать шалопута-цесаревича с глаз долой да подальше от столичных соблазнов.

Была еще одна причина путешествия, тоже связанная с женской проблемой, а точнее, с закулисными дворцовыми распрями европейского значения. За «обладание» наследником российского престола, а значит, и за влияние на политику России схватились германская и французская партии. Последнюю поддерживали царь и частично царица. Вот почему ими была отвергнута в то время Гессен-Дармштадтская принцесса и сделан выбор в пользу дочери Людовика-Филиппа-Альбера, графа Парижского. Но поскольку наследник склонялся в сторону германской партии, отец решил его отдалить от излишнего «немецкого влияния».

Александр III просчитался: длинная рука Вильгельма II, уже два года пребывавшего на престоле и желавшего видеть поскорее у власти в России Николая совместно с кузиной Алике Гессенской, достала цесаревича и в его кругосветной отцовой ссылке. Из длительной поездки Николай возвратился еще более прогермански настроенным, чем раньше. День ото дня он все более настойчиво говорит о своем обязательном соединении в браке с немецкой принцессой. И в этом упорстве сквозят отчаяние, какой-то внутренний надлом, непонятная окружающим боязнь перед несговорчивостью отца.