Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Сведения об арестах людей Коминтерна у нас есть. Я раньше это где-то видел. Так, так… — начал рассуждать шеф. — Где этот дом?

— Чей? — не понял Конрад.

— Старушки — матери бухгалтера.

— Она тогда старушкой не была, ей всего тогда сорок было.

— Да неважно, дом в каком районе? Помнишь? Не хочу в бумагах копаться.

— На улице Робежу, в Задвинье, — сказал Конрад.

Шеф встал, подошел к висящему на стене огромному плану Риги, выпущенному еще в буржуазное время, и стал искать улицу.

— Вот, смотри, — нашел он и ткнул пальцем. Затем, хмыкнув, передернул плечами. — Не верю, чтобы здесь они могли наблюдать. Голое место. Я хорошо знаю этот район. Улицу только забыл. Не продержаться им здесь. Все видно. Верно, твой гусь сообщал им, тем более, что шрифт в справках тот же. Тот же? — переспросил шеф.

— На первый взгляд да, завтра фотокопии… — начал Конрад.

— Ладно, слышал. Отдашь их на экспертизу. А Федору передай просьбу, чтобы срочно упросил экспертов сделать. А то в ЦРУ в поход собрался. Через Париж. Тоже мне Мальбрук, — неожиданно закончил он.

— Эксперты напишут «по всей вероятности», — сказал Конрад.

— А вы что хотите? Их надо понимать. Они не имеют права уверять нас в том, в чем сами колеблются. Да и то это по почеркам. Машинку они определят с ходу. Ладно, это дело второе. А ты справки наблюдения за этим домом видел? Они длинные?

— Нет, короткие, за два года их всего-то четыре штуки, по полстранички каждая. Написано: появился незнакомый господин, приметы, пришел — ушел, время. И так записи за два-три дня, один раз за женщиной.

— Скорей всего, он прохиндей. Улика против него крепкая, но косвенная. Да, в лузу шарик прямо не идет, — заметил шеф.

— У Линде список арестованных коминтерновцев имеется, — сказал Конрад. — Я сравнил, по времени эти четверо укладываются, но арестованы они, если это они, через два-три месяца после пребывания в Робежу, и машинка, на которой справки об их задержании отпечатаны, другая.

— Все равно. Брали их другие. Не Пуриньш. Кстати, ты его ищи, ищи. Здесь задерживать нельзя было — квартиру провалят. Значит, подальше надо, в другом городе. Мол, сам там наследил и провалился. Вот сукины дети, работали с выдержкой. Учись. А то арестовывать надо! Вот что, кем работал этот твой друг ситный в тридцатые годы? — бросил шеф.

— Последовательно: шофером, счетоводом, кассиром, бухгалтером, в компартии не состоял…

Шеф задумался. Взяв в кулак штук пять карандашей, он стал постукивать ими о поверхность стола, время от времени расслабляя пальцы и отпуская карандаши на стол.

— Вы университет закончили? — демонстрируя память, спросил он. — Кажется, юрист?

— Да.

— Троек много было?

— У меня четверок — штук пять.

— Значит, диплом с отличием? — Да.

— Смотрите! А они мне лесника, да еще в начальники. Ну да ладно. Так на чем мы остановились?

— На профессии Зарса.

— Вот-вот, меня на специальности потянуло. Итак, шофер, счетовод. Да? — стукнул карандашами о стол, бросил их в стаканчик и сказал: — Ищи со всей тщательностью, не было ли у него в те времена растрат казенных денег, аварий автомобиля, словом, каких-то проколов, на чем его могла затащить к себе криминальная полиция. Понял?

— Но почему надо ограничиваться уголовным делом?

— Ничего не исключается. Отнюдь. Но ведь данных о его притеснениях со стороны политуправления нет, а он сын партийки, за домом которой наблюдали. И в результате он чистый? Здесь они переусердствовали. Это подозрительно — знать о квартире и не ведать о ее обитателях? Понял?

— Не до конца, — признался Конрад.

— Хорошо, что ты еще не испорчен. Другой бы радостно сообщил: «Так точно», хотя сам ни бум-бум. Понимаешь, в чем дело? Парень вырос у хорошей матери и вряд ли побежал к ним докладывать о ее гостях. А она перед ним не таилась. Зачем? Все у него на глазах. Скорее всего, его зацепили на чем-то. На чем?

— Дошло, — согласился Конрад. — Мать они могли подозревать, а его специально на чем-то подловили, может, аварию подстроили, да?

— Вот-вот, или бумагам помогли исчезнуть. И схватили его, и заставили рассказать о матери, о типографиях, о всем на свете, а иначе — тюрьма. Короче, ищи. Начальный пункт обнаружишь — появится у нас существенное доказательство. Прямое. И Пуриньша не забудь. Обо всем этом надо мне в ЦК посоветоваться, все не так просто. С матерью говорить не вздумайте. Она ни при чем. Из людей Коминтерна я определю, с кем говорить, и побеседую сам. Сколько их, бедных, осталось в живых? Зарс, он что, выпивает? Уж больно на фотографии он потрепанный, — бросив взгляд на снимок в папке, сказал шеф.