Феликс Саусверд - Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб

— Эрис, — продолжил Ланге, — возьмите мою машину, она ожидает около консерватории, и поезжайте в отдел. Я сейчас позвоню дежурному в группу документации. Возьмите папку «Мимикрия» номер 12/43, откройте ее, убедитесь, что там в отдельном конверте три документа: отношение в партизанский отряд, присяга и удостоверение участника организации. Там же в папке три коробочки: в одной печать, в другой — угловой штамп, в третьей — образцы подписей. Захватите также блокнот в клеточку. Даю вам тридцать минут.

— Слушаюсь, господин штурмбанфюрер. И Эрис, сорвавшись с места, умчался.

— Я полагаю, доктор, что его отправят завтра, нельзя же такого красивого парня подвергать здесь опасности. Они настроились на это и намерение свое осуществят, — как дятел долбил свое Пуриньш.

— Благодарите бога, что по настоянию оберфюрера все три документа под вашу Александр, диктовку Граф в ту злосчастную ночь после выволочки написал. Оберфюрер свои идеи облекает в плоть тотчас. Мало ли, говорит он, когда в поход. А если завтра? В противном случае сидели бы мы сейчас совсем скучными. Кто пойдет с документами, мы же не знали. А так, пусть Зарс перепишет буквально творение Графа, заполним прочерки его данными, вы подпишитесь согласно образцам, поставите штемпель, печать — и у Графа верительные грамоты, как у английского посланника. Верно? — обратился Ланге к еще более зардевшемуся от оказываемого внимания блондину.

Тот серьезно посмотрел на Ланге, на Пуриньша и тихим, несвойственным ему несмелым голоском спросил:

— А если не сойдется? Если «Рижский партизанский центр» не подтвердит, что я их человек и послан ими для установления связи?

Ланге и Пуриньш переглянулись. Затем Ланге произнес нечто вроде небольшого реферата, который Пуриньш переводил и расцвечивал на свой вкус.

— Запомни, к партизанам ты должен перейти с поручением от какой-то организации. И только так. В этом весь фокус. Тогда у тебя есть цена, а так, придешь пустым, то и цена тебе копейка в базарный день. Таких праздношатающихся одиночек в лесах шляются десятки, но они без рекомендаций, без документов. А в России же документ, мандат, бумага, все одно настоящие или фальшивые — важнее человека. Ими создается человек. Так у вас исторически повелось. Отрекомендовать тебя от группы Ольги, тебе известной? Или от других бандитов? Но у них и названия нет. Кроме того, опасно, они у нас пока не под контролем. У них может уже накоплена информация, которая нам боком выйдет, попадись она руководителям противника даже через тебя. Какая разница? Весь же этот «центр» у нас вот здесь, — и Ланге показал зажатый в кулак лимон со стола Эриса. — У Тейдеманиса в руке этот фрукт потечет. И бандиты описаются, если попадут в его лапы. Но как бы Херберт не давил их, тебя они не назовут, ибо ты им незнаком. Ты для них — инкогнито. В этот прочерк могли вписать и кого другого, но исходный рубеж и рекомендации для броска в данный момент в твоем владении. Люди «центра» группе Ольги известны, и для нас это провал. Наше счастье, что никто из них не знает о твоем походе. Улавливаешь разницу? Чуть что, души деятелей «Рижского партизанского центра» улетят на небо, а трупы свезем в могилы. Единственным владельцем единственных в мире бумаг «центра» окажешься ты. Соображаешь? Правда, были у нас и другие кандидаты помимо тебя, но расклад звезд благоволит к тебе, другие ребята без нашей подсказки косвенно поддержат версию наличия «центра», укрепят твое положение. Но о двойном дне «центра» они знать ничего не будут. И мы его свернем, как только необходимость в нем исчезнет. А ты, ты до конца будешь отстаивать честь пославших тебя. Верь одному — весь этот «центр» мы обложили теплыми бутылочками, как недоношенное дитя, и чуть он повысит голосок — мы кислород перекроем.

— Выходит, «центр» заложник на время, так сказать, для моего влезания в партизанскую бутылку, — осторожно прозондировал Граф.

— Именно так, — ответил Пуриньш.

— Да, когда я писал эти документы, то думал, что с ними пойдет другой человек. А теперь самому придется. Боязно. Как я вылезу из этой бутылки? Там же западня! — промолвил Граф. Хмель из него улетучивалась по мере того, как до него доходило, его загоняют в виде предательского шара в партизанскую лузу.

— Ты там и останешься в роли партизана. При твоих способностях в начальники еще вылезешь. Надо будет, мы тебя оттуда вырвем, как пробку из шампанского, — ответил Пуриньш.

— Ничего, не дрейфь, бумаги не столь уж плохи. Их наивность подкупает. Получить такие весточки из Риги, это будет впервые за всю войну. От них ошалеют, они впечатление произведут. Это оригинально, с такими бумагами ты идешь первый, — заметил Ланге.