Антон Шиндлинг: Кайзеры

При создании отдельных глав их авторам была предоставлена свобода писать о «своих» императорах то и так, как они сами считают, для того, чтобы осветить их деятельность в свете целей и задач, поставленных перед настоящим изданием, а также понять место каждой из этих личностей в общей картине. И хотя главы этой книги — не эссе, не вольные рассуждения на заданную тему, а прежде всего научные труды, ориентированные на решение определенной задачи, все же они получились весьма разнообразными к искреннему удовлетворению издателей книги. Авторам в большинстве случаев пришлось шагать по целине, ибо в одном случае источники и научные труды, посвященные исследуемому вопросу, почти полностью отсутствуют, в другом же подобной литературы, наоборот, явный переизбыток. Издатели искренне благодарны авторам за добросовестность и самоотверженность, проявленные при создании этого труда. Издатели хотели бы также выразить особую благодарность авторам исторических таблиц — докторанту Кристофу Бауэру (Вюрцбургский университет) и доктору Манфреду Рудерсдорфу (Оснабрюкский университет), издательству и, в особенности, г-же доктору Лент за проявленное терпение и в высшей мере компетентные советы.

Портрет Иосифа II и Леопольда II, с видимой симпатией написанный в 1769 году итальянским художником Помнео Батони, как-то не вяжется с типичными представлениями об империи и императорах. При слове «император» в нашей памяти скорее всего возникают ассоциации с Карлом Великим или Фридрихом Барбароссой, императорской короной и средневековыми соборами. Живописное полотно эпохи Просвещения мало соответствует подобным представлениям. Традиции, правившие миром в эпоху средневековья, уступили место разуму, Европа теперь уже не христианская общность, а система сдержек и противовесов, которой правит холодный политический расчет. Даже сами императоры порой смотрели на свой титул скорее как на странную реликвию, нежели как на действенный политический инструмент. Примером тому может служить Иосиф II, свидетелем коронации которого во Франкфурте в 1764 году был юный Гете, очень удачно описавший раздвоенность между старым и новым временем, воплощенную в этой церемонии. Не было недостатка также в историках и публицистах, которые усматривали в существовании империи и имперских институтов в новое время лишь деградацию и старческий распад средневекового имперского величия, упадок, в сравнении с которым молодой, прежде всего прусский, национализм XIX века казался единственно достойной формой существования народов. После катастроф, порожденных двумя мировыми войнами, уже любому мыслящему человеку ясно, что путь национализма ошибочен и следует проявлять большую объективность, осторожность и меньшую категоричность в оценке исторических явлений. Стало ясно, что образ империи и императора, знакомый нам в основном по литературным произведениям эпохи романтизма и к тому же немало искаженный моделью силового государства XIX века, на самом деле не соответствует ни реалиям средневековья, ни истории Германии нового времени. В современной исторической науке ясно прослеживается тенденция к положительной переоценке роли и значения Старой империи нового времени.

И пусть империя и императоры нового времени не входят в копилку нашего рационального опыта, пусть они не возбуждают наши разум и фантазию, но объективность требует признать, что империя и ее институты в новое время оказались более значительными и более эффективными, чем в средние века. Внешнего блеска и направленной вовне агрессивной силы поубавилось, зато добавилось реализма и организующей эффективности в конкретной повседневной жизни. Универсальная империя Запада, идея христианского царства в Европе эпохи средневековья теперь были ограничены территорией Германии, приобрели чисто светский характер, утратив блеск величия. На смену им пришел реализм в политике, праве и управлении экономикой. Эта империя стала непосредственной и зримой реальностью, проявлявшейся не только пышными литургическими торжествами и официальными визитами императора к его вассалам, но и в образе надгосударственного образования, создававшего конституционный фон жизни практически всех германских земель и имперских городов.

Эта империя не была государством в собственном смысле этого слова, что уже давно отмечено историками. Она прошла лишь самые первые этапы того пути, который такие страны, как Англия и Франция, прошли до конца. Сама история империи ясно доказывает это. После того, как в XIV веке Людвиг Баварский и Карл IV сумели освободить императорскую власть от влияния папского престола и покончить с избирательным правом для всех крупных феодалов на выборах императора, императорский трон фактически превратился в должность главы союза немецких территорий, избираемого в соответствии с нормами современного избирательного права. Император возглавлял правительство империи, объявлял войну и мир, издавал законы и вершил правосудие. Кроме того, связи и традиции, соотносимые с именем и положением императора, выходили далеко за пределы идей и преданий других монархий. Прежде всего, и подтверждение этому мы видим на картине Батони в виде изображенной на пей богини Ромы, покровительницы города Рима, и собора св. Петра, это были воспоминания об античности: император официально именовался Caesar Imperator Augustus , что как бы обосновывало законность его притязаний на верховную власть и высшее величие. К началу нового времени гуманисты успели предпринять уже немало усилий для того, чтобы вдохнуть новую жизнь в эти древние символы. Это символизировало также связь императора с папой и Римом как центром всемирной церкви. С 1452 года коронация императоров уже не проходила в Риме, в 1530 году в последний раз папа возложил корону на голову императора — Карла V, но произошло это в Болонье. Однако, следуя римской традиции, церковь всегда предъявляла свои притязания на имперские институты. Император был сувереном и защитником церкви: курфюрсты [3] Курфюрст — исторически: князь, имевший право голоса на выборах императора Священной Римской империи (Kur — выбор, Furst — князь, шире: крупный феодал вообще, например, короли, герцоги, графы и т. п., а также некоторые епископы входили в эту категорию). Избирательным правом (Kur) наделялось не конкретное лицо или династия, а территория — субъект империи (прим. перев .). избирали своего главу, императором же он становился после того, как его короновал папа, для чего будущий император должен был прибыть в Рим. Когда такая процедура стала невозможной по политическим причинам, титул императора со времен Фердинанда I (с 1558 по 1806 год) звучал уже по-иному: «избранный римский император». В этом титуле была заложена идея, согласно которой император когда-нибудь отправится в Рим для того, чтобы там короноваться. Наследник императорского престола, избираемый еще при жизни правящего императора, начиная с этого времени, получал титул «римского короля». Ни один император, даже в XIX веке, после того как Старая империя прекратила свое существование, не смог освободиться от этих уз, связывавших его с римской церковью, а до 1806 года совершенно невозможно было себе представить, что на этот престол может взойти некатолик. И, наконец, сам институт выборов императора. Тот факт, что до 1806 года глава крупнейшего политического образования Европы избирался, то есть титул императора, по сути дела, являлся выборной должностью, не только служит предметом изумления специалистов но конституционному праву нашего времени, но и уходит своими корнями в традиции древних германцев, когда вожди племен поднимали на щит избранного ими короля. Так до 1806 года избранный император всходил на престол во время торжественной церемонии, проходившей во Франкфуртском соборе.