Петр Краснов - Амазонка пустыни

Фен-ты-мин переводил четко, выговаривая каждое слово, подыскивая цветистые сравнения и яркие эпитеты, которыми была пересыпана речь старого китайского чиновника, воспитанника Пекинской школы.

— Ты приехал в нехорошее время, сын мой и русский друг мой, — говорил фудутун. — Твое дело погибло. Твои деньги погибли, и все надо начинать сначала.

В Пекине революция. Если революция хороша в Ев-ропе, если новости тамошней жизни могут дать счастье европейскому народу, то для Китая — это гибель.

Обрезают косы. Уничтожают вековой обычай. Раз-рушают религию и выгоняют бонз из храмов. Разве мо-жет народ жить без веры? У бедняка отнимают утешение надежды возродиться в будущей жизни в образе богато-го купца. У нехорошего человека нет страха перед тем, что после смерти судьба покарает и сделает его скотом. Если после смерти ничего, если жизнь кончается здесь, каждый захочет насладиться этой жизнью и для всех не хватит. Потерян будет стыд и совесть, преступления по-кроют землю, и люди обратятся в животных.

Они прогнали Императора и Императрицу и гово-рят, пусть правит сам народ. Но ведь и раньше правили не Император и Императрица, а правили ученые люди из народа, мы, мандарины, и народ нас слушал, потому что знал, что за нами стоит знание, и слово наше — слово Императора. И мы старались делать так, чтобы хорошо было не одиночным людям, а хорошо всему народу, всей стране, хорошо Императору — богдыхану. Нас никто не выбирал, и мы ни для кого не старались, кроме Импера-тора, олицетворения Бога и справедливости.

Сын мой, разве возможно, чтобы на земле были одни бараны и не было львов? Покроют бараны всю землю, и негде им будет питаться, и станут ссориться и сталки-вать друг друга с круч в пропасти целыми стадами.

Сын мой, разве возможно, чтобы на небе не было солнца и луны, но были одни звезды? Или чтобы горы были равной высоты, или чтобы земля одинаково напо-ена была водой и давала травы и деревья одного роста?

Но есть у нас великий Хан-Тенгри, и ему первому при выходе посылает привет свой румяное солнце, и он розовеет, как роза долин, тогда, когда вся земля еще по-коится во мраке. И с него последнего срывает свою про-щальную улыбку заходящее солнце, и румянцем горит он до той поры, пока не отразятся в нем звезды.

Так установлено во веки веков.

Устами моими говорит отходящая мудрость, потому что я уйду сегодня и не вернусь…

Что знают их выборные начальники? Головы их пу-сты, голоса их грубы, а желудки жадны, и руки берут то, что им не принадлежит. Они не знают всех десяти тысяч правил и установлений, они не признают этикета, они не стесняются приличиями, и носятся они, как ветер гор носится по пустыне, вырывая с корнем могучие деревья и пригибая тростник к земле. И никому от него не хоро-шо. Он иссушает нивы, он разрушает урожаи, срывает плоды и листья с деревьев, и после него голые стоят ро-щи, безобразные своими черными сучьями, и повержена во прах колосящаяся нива.

И солнце они хотят заменить ветром!

Горе китайскому народу за то, что он хочет изменить течение своей жизни. Раньше земледелец выходил на свое поле и говорил: поле мое очень малое, но мой отец, дед, прадед трудились на нем и были сыты. И он молился у ку-мирни «ляо-мяо», он возжигал свечу богине полей, он трудился над каждым вершком земли, и земля награжда-ла его труды урожаем.

Теперь выходит земледелец в поле и видит: нива его мала, и нужно много работы, чтобы прокормить с нее и себя, и свою семью. И он говорит: поле мое мало, и не стоит в нем работать. Лучше я ничего не буду делать, нежели обрабатывать четверть десятины. И когда на-станет время жатвы, ему нечего собрать, и он умирает с голоду.

Из века в век существовала династия Императоров. И сын видел то, что делает отец, и знал, что нужно делать. Он знал, что лучше отрубить одну голову преступнику, нежели уничтожить потом целое селение, и он брал на себя смерть людей…

Но пришли люди и сказали: все люди братья, и все равны, и нет преступников, и нет праведников, и они пу-стили преступников. И заколебались слабые души. И восторжествовала зависть, жадность и злоба, и люди броси-лись убивать друг друга, чтобы овладеть имуществом богатых.

И земля покрылась потоками крови…

Фудутун замолк и прислушался. Чей-то резкий го-лос раздавался в соседней комнате. Двери фанзы вне-запно распахнулись, и в нее вошел большими шагами, звеня шпорами, привязанными к ботфортам, среднего роста коренастый китаец. Он был в круглой фуражке французского образца, черной, расшитой по донышку золотым тонким шнуром, и с тремя золотыми галунами по околышу. Серо-желтая куртка с карманами была застегнута большими гладкими золотыми пуговицами. На ней были колодка с четырьмя орденами, золотой ак-сельбант и золотые русские генеральские погоны. Чер-ные рейтузы с золотым широким лампасом были за-правлены в высокие сапоги. Из-под куртки на поясной портупее висела прямая сабля в железных ножнах. Лицо его было круглое, с выразительными злыми гла-зами под густыми черными бровями, и небольшие усы торчали пучком над губой. Косы не было, но волосы были коротко острижены.