Владимир Брюханов - Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

Известен такой анекдот с определенным расистским душком:

Европеец спрашивает у африканца, развалившегося в тени пальмы:

— Что ты тут лежишь и ничего не делаешь?

— А что делать? — спрашивает в ответ тот.

— Заберись на пальму, нарви плоды, отнеси на рынок и продай — заработаешь деньги.

— Зачем? — спрашивает тот.

— Сделаешь так много раз, заработаешь много денег, купишь грузовик и будешь возить еще больше товара.

— А дальше? — спрашивает африканец.

— Дальше наймешь других людей, они будут работать на тебя, а ты сможешь ничего не делать.

— Так ведь я и так ничего не делаю!

Вот почти в положении такого придуманного африканца и оказался школьник Гитлер!

При этом он не имел никакой возможности объяснить окружающим, даже — собственной матери, объективные основы такой странной жизненной позиции, никому не понятной тогда и не понятой позднее ни одним историком.

Ему приходилось постоянно исполнять ученические обязанности, совершенно, как он считал, ему не нужные, и он мог отвечать только упорным сопротивлением — подрывом дисциплины и безобразной успеваемостью, абсолютно, конечно, не соответствующей его природным интеллектуальным качествам и его уже закаленной непреклонной воле практически законченного профессионального убийцы, действующего в своих собственных интересах.

К лету 1905 года все эти мучения со второгодничествами (он уже дважды оставался на второй год) и переводами из училища в училище завершились — с учением-мучением было окончательно покончено.

Последующие детали его личного поведения, несколько раздражающие его здравомыслящих биографов, нуждаются в определенной коррекции: « После смерти отца мать продает их дом в Леондинге и перебирается в Линц. Гитлеру уже шестнадцать лет, у него нет никакого иного дела, как слоняться по дому; благодаря тому, что мать получает за потерю кормильца приличную пенсию, он может не забивать себе голову планами на будущее, а предаваться видимости привилегированного ничегонеделания, которое ему так нравится. Ежедневно он совершает променад по принятым для прогулок местам города, регулярно бывает на представлениях местного театра, вступает в музыкальный кружок и становится читателем библиотеки Общества народного просвящения. /…/ Согласно описаниям, которыми мы располагаем, Гитлер был долговязым, бледным, робким и всегда тщательно одетым юношей, обычно он ходил, помахивая тросточкой с набалдашником из слоновой кости, и по внешнему виду и поведению казался студентом. /…/ у него не было конкретного занятия » [646] Там же, с. 37–38. — глубоко несимпатичный по сути образ бездельника, паразитирующего на пенсии, получаемой его больной и озабоченной матерью.

Понятно, что это не имеет никакого отношения к действительному состоянию тогдашнего Гитлера — не в том смысле, конечно, что Гитлер был симпатичным , а в том, что он был тогда совсем другим! Дорогая трость и все прочее — это, конечно, не на деньги матери, а на деньги отца, доставшиеся ему еще в 1903 году.

Бедственное положение матери, конечно, тоже сильно преувеличено.

В 1905 году семья состояла из самой Клары, ее младшей сестры горбатой Иоганны-младшей, шестнадцатилетнего Адольфа и девятилетней Паулы. Ангела, старшая дочь Алоиза, вскоре после смерти отца, в сентябре 1903 года, вышла замуж за чиновника Лео Раубаля и покинула родительский дом. Заметим притом, что муж Ангелы жил в Вене — и она переехала в столицу. [647] И. Фест. Путь наверх, с. 55.

Клара после смерти мужа получала пенсию — на себя 100 крон и по 25 крон на каждого из двоих детей, итого 150 крон в месяц. [648] W. Maser. Op. cit. S. 60. Это было, напоминаем, больше, чем зарабатывал тогда Муссолини в поте лица на двух работах и вдвое больше, чем получали начинающие учителя и чиновники. Семейная пенсия стала меньше только на 33 кроны в месяц, чем ранее получал отец, но притом семья сократилась почти одновременно на двух едоков из прежних шести — выбыли сам покойник и Ангела; причем Алоиз, конечно, в своих ресторанных застольях просаживал денег больше любого другого члена семьи. Так что, возможно, оставшаяся семья даже улучшила свое финансовое положение после 1903 года.

Заметим, что такой финансовый исход смерти Алоиза прекрасно просчитывался еще до его смерти!

Еще при жизни Алоиза одна комната в доме в Леондинге сдавалась одинокой жиличке — некоей Элизабет Плеккингер, и это продолжалось вплоть до продажи дома. [649] В. Мазер. Указ. сочин., с. 61, 64. Да и ульи с пчелами, теперь никому не нужные, тоже были проданы.