Владимир Брюханов - Происхождение и юные годы Адольфа Гитлера

Понятно, что в России тех лет каждый, кто владел оружием, был полностью волен в его применении — и уступал лишь превосходящей силе такого же оружия и ею же мог быть приведен к ответственности за содеянное.

Страшнейшая эпоха со страшнейшими ее последствиями!

Американцам тоже очень нравится псевдоромантика их Дикого Запада — классический показатель духовной незрелости целой великой нации!

В сумме по справкам 1953 года числится 744 тысячи 351 расстрелянный за 1921–1938 годы; заметный максимум приходится, естественно, на 1937–1938 годы: 1937 год — 353 тысячи 074 расстрелянных, 1938 год — 328 тысяч 618 расстрелянных.

Всего же осуждено за 1921–1938 годы (не только к расстрелу, но и к лагерям и тюрьмам, ссылкам и высылкам) без малого три миллиона человек — и это, повторяем, только по официально составленным приговорам.

Заметим при этом, что в первоисточнике число жертв указывается в количестве людей — это неверно; при расстрелах это действительно должно совпадать, но в отношении других приговоров, несомненно, имеет место повторный счет : фактически указано количество не людей , а приговоров ; один человек, таким образом, мог получить и отбыть (частично или полностью) не один, а несколько приговоров за эти годы; расстрел же пресекал продолжение таких индивидуальных судеб. Дядя автора этих строк — типичный пример в этом отношении.

К нашей же теме имеет касательство такая непосредственная информация: в одной из справок утверждается: « Всего осужденных за 1921–1938 гг. — 2 944 879 чел., из них 30 % (1062 тыс.) — уголовные ». [445] История России. 1917–1940, с. 340.

Учитывая общее соотношение расстрельных приговоров и всех остальных (суммарно округленно 750 тысяч расстрелянных при общем числе 3 миллиона приговоров) получаем грубую оценку в 250 тысяч расстрелянных уголовных преступников. На самом деле число повторных приговоров у уголовных преступников должно быть существенно больше, чем у политических: какого-либо ярого белогвардейца, например, сразу расстреливали, а карьеры уголовных развивались обычно по стандартной схеме: мелкая кража — небольшой приговор, повторная кража — приговор посолиднее и т. д. В то же время приговоры по линии ВЧК-ОГПУ-НКВД не могли касаться мелких уголовных преступлений, а применялись только к серьезным. В итоге численность расстрелянных уголовных преступников не поддается такой примитивной оценке: их могло быть и много больше 250 тысяч, и много меньше.

Так или иначе, но это были массовые расстрелы, и эти данные подтверждаются многочисленными индивидуальными свидетельствами о том, что особенно в 1937–1938 годах расстрелам подвергались не только осужденные противники коммунистического режима (действительные и мнимые), но и массовые кадры организованной воровской и бандитской преступности.

Миллион (!) приговоров ворам и бандитам, из них — несколько сотен тысяч расстрельных (уже безо всякого повторного счета!), подвел черту под уничтожением неисчислимой массы беспризорных в 1932–1934 годах (наверняка это производилось и раньше) — потенциального подкрепления всего этого уголовного легиона .

Колоссальная социальная трагедия миллионов детей, лишенных и полноценного детства, и нормальных условий существования, вылилась в неисчислимое число жертв этих малолетних, а затем уже и подросших преступников, а в конечном итоге повела к предпринятой попытке массового истребления всей этой преступной среды — практически уже без суда и следствия.

С уголовной преступностью в СССР к 1939 году, тем не менее, вовсе не было покончено, хотя официальная пропаганда начисто отрицала затем существование профессиональной уголовной преступности. Лишь в период «развернутого строительства коммунизма» смирились с этим печальным явлением, объявив его «пережитком капитализма» — и литературные произведения и кинофильмы запестрели образами воров и убийц, гораздо более живо изображаемых, нежели «положительные герои». Был, например, такой игровой фильм с Михаилом Ульяновым в роли пахана — «Стучись в любую дверь»; пародия на него в одном литературном журнале называлась — «Лезь в любое окно».

Между тем, бедствия Второй Мировой войны завершились новым массовым голодом по всем сельским регионам разоренной державы в 1946 году, когда отменили карточную систему в деревнях. По крупной пьянке в командировочной гостинице один видный инженер как-то сознался автору этих строк в том, что он, во время деревенского детства в Тульской области, ел в тот год человеческое мясо — и это было не единственное слышанное свидетельство такого рода!