Эмиль Мань - Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII

Однако не было бы ничего удивительного и в том, что сторонники принцев, желавшие, чтобы тело маршала д'Анкра было публично опозорено, обратились к вождям этого сброда с призывом исполнить посмертное наказание, целью которого было навеки обесчестить и самого покойного, и его потомство. Изучая историю XVII в., нередко встречаешься с подобными коллизиями: знатные люди оплачивали услуги наемных убийц, стремясь освободиться от докучавшего им по тем или иным причинам человека, или привлекали записных бездельников, чтобы те побили палками дерзкого сатирика. Нанимать для исполнения темных делишек представителей того самого сброда, о котором мы столько говорили, было более чем в обычае, потому что Париж – такой постоянно возбужденный Париж, каким мы его описываем, Париж – жертва непрерывных потрясений и мятежей – изобиловал жуликами, мошенниками, шулерами и прочими нечистыми на руку людишками. Добавьте сюда более пятидесяти тысяч бродяг; дезертиров из армии; солдат из королевской свиты; нищих; сбившихся с пути мелких буржуа; слуг, которым обрыдла их работа; ремесленников, оставшихся не у дел; крестьян, изгнанных с их земель гражданской войной или неурожаем; лакеев; более или менее опасных мошенников и воров, вечно ищущих жертву будущего грабежа; мародерствующих школяров, сбежавших из коллежей; сутенеров; сводников и сводниц; самих жриц любви, днем и ночью слоняющихся по улицам в поисках клиентуры… Все они только и занимались тем, что каждый на свой лад грабили город и, равно как и царящий там смрад и «пробки» на дорогах, делали существование мирных обитателей Парижа практически невыносимым.

Обычно преступники собирались в группы, более или менее многочисленные. К примеру, банда, которая именовала себя просто «Красными» («Rougets»), или «Красными Плащами», действовала как в самом Париже, так и в его окрестностях, и в провинции. По слухам, главарем этой банды был некий господин Карфур, бывший контрабандист из области, примыкавшей к Пиренеям, свирепый разбойник, столь же ловкий и хитрый, сколь и отважный, прославившийся тем, что сеял ужас своей жестокостью повсюду, где появлялся. Шайка «Ослов» («Grisons») объединяла людей, всегда одетых в серое; «Султаны» ходили в шляпах с полями, с одной стороны приподнятыми кверху, а с другой – украшенными перьями, – две последние банды пользовались такой же мрачной репутацией, как и первая. Еще одна – выбравшая себе имечко «Убийцы из предместья Сен-Жермен» – в течение очень долгого времени буквально терроризировала жителей левого берега Сены, а близ Сенных ворот, соседствовавших с Новым мостом, процветала – правда, стараясь держаться поскромнее, – целая воровская республика, владевшая на реке двумя баржами, затерявшимися среди кишевших там прочих транспортных средств. Но именно на этих двух баржах заседали правительство и суд преступного сообщества. Квартал Марэ, предместья Тампль, Сен-Марсель и Монмартр также предоставляли убежища шайкам воров и бандитов.

Члены этих банд говорили на своем, непонятном никому языке, носившем название «narquois» («лукавый») и представлявшем собою некий вид арго только для посвященных. Они селились в домах с двумя выходами, один из которых всегда вел в лабиринт самых глухих и запутанных улочек, благодаря чему преступники легко уходили от любой облавы. Они находили себе сообщников для грязных дел среди подозрительных личностей, державших трактиры, меблирашки, кабачки, курительные заведения сомнительного свойства, и те служили бандитам когда часовыми, а когда и вербовщиками. Евреям-старьевщикам прихода Святого Евстафия, профессиональным скупщикам краденого, они сбывали свою добычу, сбрасывая ее в подвалы при лавках этих «коммерсантов» через специально открытые для «приема товара» окна.

Не было в XVII в. города менее надежного и более опасного для жизни, чем Париж, даже в годы гражданского мира, а уж тем более – по вполне понятным причинам – в периоды, когда его сотрясали политические бури. Это достоверный факт. Днем и ночью в любом квартале на любой улице хозяйничали воры, мошенники, шулера. Днем выходили на работу одни категории – главным образом мелкие воришки-карманники и профессиональные охотники за кошельками, виртуозно их срезавшие. Эти последние отличались особой ловкостью рук и быстротой ног. Одевшись подобающим случаю образом, или почтенными буржуа, или знатными персонами, они невольно вызывали к себе безотчетное доверие: уж очень прилично выглядели, уж очень достойно себя вели. Такой несложный маскарад позволял им органично влиться в любую толпу, примкнуть к любой группе. Они появлялись в церквах во время мессы, могли принять участие в крестном ходе, с торжественными лицами стояли среди паствы на благодарственном молебне, слушая Те Deum… Они находились среди зрителей, наблюдавших за россыпью огней фейерверков на Гревс-кой площади, за «выходом на сцену» послов или легатов на улице Сент-Антуан… Они наводняли рынки… Они прогуливались перед ярмарочными балаганами в Сен-Жермене и в Сен-Лоране… Они увеличивали на Новом мосту аудиторию, хохочущую над шутками всякого рода балагуров или внимавшую пророчествам всякого рода шарлатанов… На любом перекрестке они неизменно останавливались рядом с теми, кто читал афишки… На горе окружавшим их простакам! Тщетно эти бедняги, когда их покидала минутная рассеянность, рылись по карманам и ощупывали пояса в поисках кошельков, тщетно пытались понять, куда же делась золотая цепь, вот только что висевшая на шее. Плакать было поздно, жаловаться некому.