Владимир Карпов - Маршал Жуков. Опала

Человек, который был свидетелем его последнего взгляда на этот мир, последнего вздоха и последнего удара сердца, сказал мне такие слова в завершение нашей беседы.

— До последнего дня, до последних минут уже на смертном одре Жуков не потерял своей красивой внешности. Он лежал, хоть и с закрытыми глазами, но с хорошим цветом лица, не осунувшийся, такой же, как и при жизни, — строгий и величественный…

Я привел этот факт поразительной жизнестойкости Жукова не для того, чтобы удивить читателей огромным запасом его человеческих сил. Главное, что за этим сокрыто — Георгий Константинович мог бы жить гораздо дольше, но ему искусственно укоротили годы, отпущенные природой. Его медленно и настойчиво убивали. И убили!

Чем отличается убиение Жукова от смертей маршалов Тухачевского, Егорова, Блюхера, Кулика и многих других репрессированных военачальников? Тем, что он не сидел в застенках? А как расценить четверть века полной изоляции? (С 1946 по 1972 год, с перерывом 1953–1957 гг.). Вспомните его слова на «допросе» у Брежнева: «никуда не хожу», «ни с кем не встречаюсь».

Его не пытали, не судили? А многочасовое, публичное избиение на Военном совете (по письму Новикова), а Октябрьский Пленум 1957 года и партактивы по всей стране, разве это не судилища? И наконец само уничтожение: у репрессированных смерть личностная — выстрел в затылок и нет человека. Жукова казнили медленной смертью, его убивали двадцать пять лет.

Была в древнем Китае страшная казнь — обреченный сидел на земле, а на его голову с высоты из сосуда падали редкие капли воды. Как известно, вода и камень дробит, капля за каплей пробивали череп обреченного. Муки его представить не трудно.

Вот так обошлись и с Жуковым три правителя: Сталин, Хрущев и Брежнев, они передавали друг другу смертельную эстафету и неотступно (капля за каплей) били маршала по нервам. И в конце концов своего достигли — убили. И то, что сердце его билось еще двадцать дней после официальной клинической смерти, самая неотразимая улика, которая доказывает преступность высокопоставленных убийц, если бы не их палачество, маршал мог бы жить еще очень долго.

Не хочу описывать похороны маршала. Выставление в Краснознаменном зале ЦДСА (Колонный зал срочно закрыли на ремонт), громкие речи — все это кажется мне фарисейством после тех обид и оскорблений, которые причинили великому полководцу власть имущие. И которые продолжают по сей день власть предержащие. Те прежние не выполнили даже своих решений и обещаний — не воздвигли памятника маршалу Жукову, предусмотренного решением Совета Министров СССР. А эти, нынешние, как Иваны, не помнящие родства, открещиваются от всей нашей советской истории. С их благословения грязь и оскорбления, выдумки и ложь появляются во многих газетах и журналах, не говоря уж о «бесстыдном телевидении», делается все, чтобы опорочить память и заслуги маршала. Но как те прежние, так и эти нынешние, бессильны против всенародной любви и признания заслуг маршала. Уйдут и эти. А великий полководец Жуков останется навсегда в одном ряду достойнейших сынов Отечества вместе с Александром Невским, Мининым и Пожарским, Суворовым и Кутузовым. Слава его вечна. Подвиг бессмертен!

1990–1993 гг.

Переделкино

В связи с тем, что я не мог нести бремя супружества в годы борьбы, я решил теперь, перед концом моей земной карьеры, жениться на той, кто после долгих лет верной дружбы приехала в этот осажденный город, чтобы разделить мою судьбу. По ее собственной просьбе она умрет вместе со мной как моя жена. Смерть вознаградит нас за то, чего мы были лишены тогда, когда я нес службу на благо моего народа.

Все, что является моей собственностью, если представляет какую—либо ценность — принадлежит Партии; или, если она перестанет существовать, Государству. Если же и Государство будет разрушено, то дальнейшее распоряжение с моей стороны представляется необязательным.

Произведения искусства, купленные мною, никогда не приобретались для личных целей; они покупались исключительно ради создания галереи в моем родном городе Линце на Дунае. Мое задушевнейшее желание, чтобы этот пункт моего завещания был полностью исполнен.

Своим душеприказчиком я назначаю моего самого верного партийного товарища — Мартина Бормана. Ему дается полное право принимать все решения. Ему разрешается выдать моим братьям и сестрам все то, что представляет какую—либо ценность как персональная память или, если необходимо, помочь им в поддержании скромного уровня жизни; то же надлежит сделать и в отношении матери моей жены и моих секретарей (мужчин и женщин), фрау Винтер и всех других, кто на протяжении многих лет поддерживал меня своими трудами.