Он был владыкой мира, но, странное дело, он им и оставался. Каждый, кто услышит эту историю, будет потрясен. Враги Цезаря, бросив тело, удалились в Капитолий; его друзья сразу поставили войско под ружье; свидетели, которые бежали, все, без исключения, не имели ни собственного плана, ни воли и вряд ли знали, что делать дальше или вообще что возможно сделать в этих обстоятельствах. Те, кто (а во всех кризисах таких людей множество) лишь хотел видеть последний прыжок, не могли предусмотреть реального хода событий. Короче, неимоверный хаос и смятение воцарились в Риме.
И этот хаос был расчищен по воле мертвого человека, который больше не мог говорить, но влияние которого по-прежнему ощущали все. Намерения и направление деятельности теперь уже мертвого Цезаря, распоряжения, которые он раньше подписал, назначения, которые он сделал, планы, которые он задумал, — все это привело к своим результатам.
К вечеру некоторые сенаторы решились выглянуть из дверей своих домов, поняв, что их жизни ничто не угрожает. Среди других на Капитолии появился Цицерон. Никто не взялся руководить событиями. Цицерон советовал, чтобы преторы Брут и Кассий созвали сенат на Капитолии и издали декрет о восстановлении общественного порядка и признании законного руководства. Однако «законное руководство» должно было быть иным, и не бандой убийц. Законное руководство, избранное ранее, состояло из консулов, бывших приверженцами Цезаря. Это обстоятельство стало первым, однако фатальным ударом для партии противников Цезаря. Не будучи законным правительством, они не могли счесть себя вправе грозить пальцем, обвиняя в безнравственном поведении своих оппонентов. Они решили, что самым правильным будет переговорить с оставшимся в живых консулом Марком Антонием и узнать, нельзя ли заключить с ним мирное соглашение.
Цицерон впоследствии утверждал, что он выступал против и сказал, что они делают серьезную ошибку. Может быть, и так; этот человек, казнивший заговорщиков Каталины без суда, вполне мог отбросить в сторону древние формы римского правления и силой узурпировать власть, его партии не принадлежавшую по конституционному праву; возможно, такое поведение, хотя и крайне циничное, могло быть самым эффективным на практике. Однако он обращался к людям, основное разногласие с Цезарем которых состояло в том, что тот нарушил букву римского права, и теперь они отказались нарушать закон. Эта логика фатальным образом связала им руки и окончательно их уничтожила, показав, как мало смысла в букве закона, если не соблюдается его дух.
Брут и Кассий выбрали неплохую линию поведения. Во-первых, тогда было не столь ясно, как это понятно нам теперь, окажется ли Марк Антоний таким уж убежденным сторонником Цезаря. С самого начала этого дела все в Риме знали, что Цезарь не переносил глупостей своего товарища и не единожды его одергивал. Эту затаенную вражду между ними заговорщики учитывали, спасая жизнь Антонию. Они полагали, что договорятся с человеком, не слишком дружески настроенным к Цезарю, который может им пригодиться. Кроме того, разве не сторонники Цезаря Антоний и Лепид, кроме законной власти, имели в своем распоряжении целый легион?.. А еще Долабелла, который должен был заменить Цезаря на посту консула во время его предстоящего парфянского похода и который теперь был его преемником, выказал к ним дружеское расположение… И наконец, но не в последнюю очередь, они хотели, чтобы в сенате и сенатом, членами которого они состояли и где имели подавляющее большинство, были восстановлены все заседания. Они не хотели, чтобы Антоний вынес заседание в народное собрание, где цезарианцы были в большинстве. Отсюда объяснение и последующего поведения, которое избрали Брут и Кассий.
Таким образом, Цицерон не участвовал в последовавших переговорах.
Антоний был человеком импульсивным, который сначала делал, а потом думал. В страшный момент убийства Цезаря он обратился в бегство и укрылся в каком-то доме, откуда потом тайком перебрался в свой дом. Здесь он закрылся и приготовился отражать нападение. Лишь постепенно до него стало доходить действительное положение дел, и он обнаружил, что все объяты паникой. Осознав это обстоятельство, он вышел из своего убежища.
Марк Антоний. Наследие Цезаря. Документы Цезаря
Существовало предание, будто фамилия Марка Антония восходит к Антону, сыну Геркулеса; и, поскольку Геркулес был семитский герой, скорее связанный с миром Тира и Карфагена, чем со Спартой и Афинами, возможно, сохранялась какая-то связь между предком и Марком Антонием с его несколько странным, носатым на ассирийский лад лицом, насколько можно судить по изображениям на монетах, улыбающимся ироничной ассирийской улыбкой, чувственной и предательской. Было что-то ассирийское и в его необычайной физической силе; в его страсти к женщинам и женщин к нему; в его адекватности, царственной беззаботности, чувстве юмора; в его хвастливости и расточительности. Он не был дурным человеком. Как пишет Плутарх, он был откровенен и доверчив, нехотя признавал свои ошибки, но был способен быстро научиться их не повторять; щедрый в наградах, даже экстравагантный, готовый смеяться над шуткой и над собой, не стеснялся в выражениях, яркий во всем — человек одаренный, столь же расточительный, как какой-нибудь Синахериб или Асархаддон. И вместе с тем он был величайший ловкач. Когда чувство юмора к нему вернулось и окрепла уверенность в себе, он с любопытством стал наблюдать за шайкой любителей-убийц в Капитолии. Они заставили его бежать — единственный раз, — теперь настало время изменить ситуацию, а он, Марк Антоний, с удовольствием за этим понаблюдает.
Читать дальше