Но Веррес не только подвергнул этого римского гражданина рабской казни, он и самую казнь организовал изощренно–издевательски. Поскольку казнимый все время взывал к отеческим законам, к правам и свободе римского гражданина, Веррес приказал воздвигнуть крест на берегу пролива, откуда была видна Италия. «Надобно, — сказал он, — чтобы осужденный видел родную землю, чтобы он умер, имея перед своими глазами желанную свободу и законность!».
Раздавленный тяжестью улик и свидетельских показаний, уже на третий день процесса Веррес не явился в суд и затем, оставленный своим патроном и защитником Гортензием, добровольно удалился в изгнание. Суд и приговорил его к изгнанию, а также к уплате 3 млн. сестерциев в качестве возмещения за причиненные сицилийцам убытки.
Процесс был блестяще выигран. Пять речей, заготовленные Цицероном для второй сессии, но так и не произнесенные, были им изданы вместе с речью в первой сессии и дивинацией против Цецилия. Все они сохранились до нашего времени и представляют собой не только первоклассный памятник литературы и ораторского искусства, но и ценнейший исторический источник.
На основании этих речей можно составить четкое представление о системе римского провинциального управления со всеми его специфическими чертами, со всеми его уже ясно ощутимыми в эпоху Цицерона недостатками. Определенный интерес представляет и критика судов, находившихся после реформ Суллы снова в руках сенаторов. Цицерон приводит многочисленные примеры подкупности судей–сенаторов и утверждает, что в то время, когда судьями были всадники, не возникало даже каких–либо подозрений в подкупе. Речи против Верреса примечательны еще тем, что здесь, пожалуй, впервые Цицерон выступает как представитель своего сословия, и под «новыми людьми» (homines novi) он разумеет именно всадников.
Выигрыш процесса против Верреса и победа над знаменитым оратором Гортензием превратили Цицерона в самого модного и популярного адвоката в Риме. Его наперебой приглашают в качестве защитника, он, видимо, нередко получает теперь солидные гонорары. В 70 — 67 гг. он неоднократно выступал в гражданских процессах: до нас дошли фрагменты его речей за М. Фонтея, пропретора Галлии, за П. Оппия, бывшего квестором у консула М. Аврелия Котты и, наконец, полностью сохранилась его речь за А. Цецину, знатного и уважаемого человека из этрусского города Волатерры.
Успех Цицерона в процессе Верреса отразился не только на его популярности как адвоката, он, несомненно, оказал благотворное влияние и на его дальнейшее продвижение по лестнице государственных должностей. Летом 67 г. Цицерон был первым из всех кандидатов единодушно избран претором.
Теперь изменился и сам образ его жизни. Старое жилище в квартале Карины Цицерон после смерти отца оставил своему брату Квинту, а сам приобрел роскошный дом на Палатине, принадлежавший когда–то известному трибуну Ливию Друзу. Очевидно, в это же время у него появилось и загородное владение, его Тускульская усадьба. В первом из дошедших до нас писем Цицерона, он, обращаясь к Аттику, пишет: «Тускульская усадьба радует меня так, что я бываю удовлетворен собою только тогда, когда туда приезжаю». Кстати сказать, эти ранние письма к Аттику, который находился в то время в Афинах, наполнены бесконечными заботами и просьбами о присылке статуй, герм, барельефов и даже «каменных оград с изображениями для колодцев». Интересуется в этих письмах Цицерон и библиотекой Аттика.
Но все это — не более чем житейские мелочи. Цицерон стоял теперь, однако, перед главной задачей, перед главным и решающим шагом своей политической карьеры — достижением консулата. Для него — чужака, пришельца, «выскочки», задача была вовсе не простой и вовсе не легко достижимой. Тем более что его популярность как адвоката не могла компенсировать крайнюю нечеткость и неоформленность его политической позиции. Он попросту не имел еще твердой репутации политического деятеля.
Ситуация в целом была довольно сложной. Дело Верреса, принеся ему громкую славу, вместе с тем лишило его благосклонности кое–кого из бывших покровителей, например Метеллов. А между тем поддержка со стороны влиятельных людей, представителей старых и уважаемых римских фамилий, имевших достаточный вес и авторитет в сенатских кругах, была для него необходима. Надо было всеми силами укреплять сохранившиеся еще связи и срочно завязывать новые. Цицерон был теперь, конечно, и сам членом сенаторского сословия, он вполне сознавал это и гордился своей принадлежностью к элите, но всего этого было мало: необходимо, чтобы и сама элита тоже признавала его своим полноправным членом. Собственно говоря, о том же самом писал его брат Квинт в своем наставлении по соисканию консульства.
Читать дальше