Александр Ласкин - Мой друг Трумпельдор

Моего друга хлебом не корми, а дай поиронизировать. Он и о пороховом складе шутил. Как-то так: да, смерть была близко. Если бы не испугался, вряд ли ее одолел. Когда понял, что терять нечего, выход нашелся сразу.

Так вот, пороховой склад. Если лет через пятьсот вспомнят моего друга, то прежде всего скажут об этом. Одно мгновение вместило его целиком. Вместе с нелюбовью к пафосу. Умением самое трудное делать так, словно это само собой разумеется.

Итак, Иосифа определили в охрану. Возможно, так его проверяли: говоришь, боишься скуки? Это тебе лекарство от уныния. Быстро узнаешь, сколько осталось до конца света.

Представьте, японская бомба у его ног. Такая маленькая и юркая. Подпрыгивает, шипит и едва не плюется.

Кто поблизости, падают на землю. Лучше услышать, чем увидеть. Впрочем, все закончится в один момент. Останется только зияющая воронка.

Как это говорится? Вашему столу — от нашего стола. Иосиф схватил это вместилище смерти за самую глотку и перебросил японцам. Мол, спасибо — не надо. Кажется, смерть от своего оружия у вас называют харакири?

Когда стало ясно, что беда миновала, на солдат что-то нашло. Они уже не впечатывались в землю, а лежали в свободных позах. Не хотелось ничего. Может, только подбрасывать товарища в воздух? Но это только после победы.

Другому этого хватило бы на всю жизнь, а Иосиф входил во вкус. Как-то японцы пошли в атаку и оказались на нашей территории. Мы уже не перекидываемся бомбами, а рубимся напрямую. Вдруг видим: полковое знамя на их стороне. Солдат не поднимает его над головой, а, как ребенка, прижимает к груди.

Мой друг рванул вперед. Как нож сквозь масло прошел через гущу сражающихся. Жаль, древко осталось на поле боя, но полотнище вернулось в полк.

Командование в восхищении. Желает Иосифу самого лучшего. Объясняет, как это сделать поскорей. Прежде всего надо принять православие. Иначе вряд ли получишь заслуженную награду.

Трумпельдор не отвечает. Только шевелит губами. Надеется, что злые духи услышат «Шма, Исраэль» и оставят его в покое.

Как уже сказано, его авторитет вырос. Сам командир не раз демонстрировал расположение. Потом проникся комендант крепости. Или все же первым был комендант? Ведь если начальник рассыпается в благодарностях, то подчиненный сразу присоединится.

В приказе по полку говорилось, что имя Иосифа золотыми буквами впишут в историю. Казалось бы, это дает право передохнуть. Действительно, часа два ничего не было, а потом началось. Это бог войны напоминал: после будете праздновать! Вот наступит мир, тогда и приступайте!

Ничего не поделаешь — война. А раз ты герой, то тут вообще нет вариантов. Если где-то особенно трудно, то тебе туда.

Вот почему все пили за Трумпельдора, а он даже не пригубил. Да и мы только чокнемся — и ставим стаканы на стол. Все же идти в разведку лучше на трезвую голову.

Когда Иосиф получил приказ, он взял меня и еще троих. В такой компании мы уже навещали японцев.

Итак, ползем. Становимся ниже травы и тише воды. Может, только птицы о нас знают. Еще собаки — не видят, а чуют. Впрочем, сегодня нам сильно везет. Ветер относит запахи в сторону.

Уже различаем голоса. Возможно, японцы обсуждают, как окажутся дома... Вряд ли это у них получится! Ведь они беседуют, а мы все ближе. Еще немного, и все закончится в этом лесу.

Все шло точно по плану, как вдруг у одного из наших котелок ударился о камень. Разумеется, противник это заметил — и бомбы стали рваться одна за другой.

Иосиф приказывает: отползаем. Развиваем такую скорость, что бежать получится медленнее. Наконец мы в безопасности. Оглядываемся и видим, что с нами нет двоих. Одного солдата и нашего командира.

Тем же маршрутом рыхлим землю обратно. Вдруг слышим: кто-то разговаривает. Уж не Иосиф ли грозится японскому небу? Обещает вернуться и ответить так, что мало не покажется.

Движемся на голос. Да, это он. Рука раздроблена, кровь течет. Рядом едва дышит другой наш товарищ. Укладываем их на шинели и тащим за рукава. Если мы еще интересны птицам, то они, видно, удивляются. Уж очень непросто не выдать себя и спасти других.

Наконец наша территория. Встаем в полный рост. Итоги такие: Иосифу совсем плохо, солдат мертв. Закрываем ему глаза, стоим молча. Прощай, друг! Дело наше такое, что погибнуть несложно. Сегодня — ты, завтра — кто-то из нас.

Трумпельдор уже не стонет, а чертыхается. Едва не разговаривает с раздробленной рукой. Почему, спрашивает, так получилось? Тело и ноги устояли, а ты сдалась врагу!