Натан Эйдельман - Твой восемнадцатый век

Поход сулил Беннигсену новые блага, и немалые. За взятие Дербента — получает высокие награды, еще прежде становится владельцем больших имений (свыше тысячи душ) в Литве и Белоруссии, что оказалось весьма спасительным для семейных обстоятельств генерала: как и при вступлении в русскую службу, двадцать три года назад, он опять был вдовцом, но пережившим уже не одну, а трех жен (от второй оставался сын, от третьей — еще две дочери, а всего уже пять детей, причем старшие начинали одаривать Беннигсена внуками).

Сияющие перспективы рассеялись, однако, более стремительно, чем образовались.

В последних числах 1796 года курьер из столицы догнал углубляющуюся в Закавказье армию с вестью о новом царе Павле I. Первые же распоряжения сына Екатерины сулили начальнику штаба грусть и печаль: поход прекращен, но приказы возвращаться на родину поступают прямо командирам отдельных частей, минуя главное командование, так что Валериан Зубов и Беннигсен с удивлением и ужасом наблюдают, как уходят на север вверенные им полки. В перспективе им двоим оставалось удерживать Дербент и Каспийское побережье…

В 1797 году они возвращаются в столицу, представляются царю. Беннигсен «по старшинству» получает даже чин генерал-лейтенанта, но вскоре отправляется в глухую отставку, в литовские имения, и, конечно, не случайно вылетает из службы в одно время со всеми Зубовыми: они тоже разогнаны по своим деревням под строгий надзор местной власти (Павел одним росчерком пера, между прочим, лишил князя Платона тридцати шести старых должностей!).

Младший друг Александр Фок продержался чуть дольше, получил генерал-майора, но тоже против воли ушел в отставку 21 января 1800 года, правда, с разрешением, редко дававшимся, — проживать в Петербурге…

Биография Беннигсена казалась законченной. Он на шестом десятке, в приличном чине и вот-вот затеряется среди многих «званых и незваных», чьи имена известны только компетентным военным историкам.

Записки… Вел ли их бывалый участник многих кампаний? Позже он обмолвился, что — записывал с восемнадцатилетнего возраста, то есть еще за десять лет до прибытия в Россию! Может быть… Однако за все годы русской службы вышло лишь одно сочинение Беннигсена — не очень складным немецким языком составленное назидание опытного воина под названием «Необходимые офицеру легкой кавалерии сведения о военной службе и лошадях».

Если б кто-либо представил почтенному Беннигсену (обороняющемуся в своих литовских владениях от нескольких нелегких судебно-финансовых дел) надежный гороскоп, свидетельствующий, что главные события его жизни впереди, даже невозмутимый Беннигсен, вероятно, удивился бы немного, но виду бы не подал — только повел бы славным генеральским носом…

«Беннигсен, — записывает год спустя великий Гёте, — длинный Кассиус, вышел в отставку генерал-лейтенантом, пытается опять поступить на службу, получает отказ, собирается в понедельник 11 марта уехать, граф Пален удерживает его и отправляет к Зубовым».

«Длинный Кассиус», — заметил C. H. Дурылин, автор замечательной работы о Гёте и России, — это, конечно, не только «прозвище», но и целая характеристика Беннигсена».

Кассий и Брут — убийцы Цезаря.

11 марта 1801 года, точнее, в ночь на 12-е генерал внезапно приобретает мировую известность особого рода.

Кроме Гёте, его заметит, запомнит Наполеон и даже на острове Святой Елены, рассказывая близкому человеку о делах минувших, определит: «Генерал Беннигсен был тем, кто нанес последний удар; он наступил на труп».

Десятки послов, министров, а также других современников повторяли на разные лады: Беннигсен — один из главных убийц Павла I.

Полвека спустя Маркс отведет этому факту значительную часть статьи «Беннигсен», составленной им для «Новой американской энциклопедии».

Рассказы перемешиваются с легендами: несколько человек беседуют о происшедшем с самим «Кассиусом» и сразу или чуть-чуть позже записывают то, что слышат от него (знал бы Беннигсен, что пройдут годы, и эти рассказы можно будет положить рядом и сравнить!).

В конце концов образовалась спасительная для генерала неясность. С одной стороны, почти все соглашались, что без Беннигсена дело не было бы доведено до конца; с другой стороны, не понимали, каким образом он, запертый в своем имении, опальный, вдруг столь эффектно прибыл к месту действия.