Хью Томас - Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере.

Политический прагматизм Хейкеля лучше всего проявился в его мнении о Менгеле: «Я нашел Менгеле симпатичным человеком, культурным и интеллигентным, с манерами настоящего джентльмена».

Живя в Асунсьоне, после того как оставил практику, Хейкель не стал более разговорчивым, особенно в нынешней неясной политической обстановке. Возможно, мы так и не узнаем правду о мосте на нижних резцах у Бормана: была ли это работа Хейкеля — починить резцы, сломанные о руль машины, подскакивающей на пыльной дороге от Асунсьона до Колонна Хогенау?

Теперь стоит вспомнить состояние черепа Мартина Бормана, обнаруженного в Берлине. Он был облеплен красно-коричневой глиной. Многие люди, оплачивающие погребение, не знают, что вторичное использование ценных гробов является обычным делом не только в неразвитых странах, но и в развитых тоже. В 1984 году была раскрыта деятельность одного кладбищенского совета, который сни жал цены за счет того, что сразу же после похорон раскапывали могилы, вытаскивали гробы и вторично продавали их. Эта махинация раскрылась только тогда, когда местные бродячие собаки стали с презрением обходить лавку деревенского мясника, устремляясь прямо на кладбище и унося оттуда гораздо более лакомые кости. Более чем вероятно, что на провинциальном кладбище в Парагвае дорогой гроб точно так же использовался вторично: оставив бренные останки Бормана в земле, дорогой красивый гроб отправили обратно в Асунсьон.

Что нам известно о почве в Ига? Только то, что там изготавливается характерная красно-коричневая глиняная посуда, которая продается в Асунсьоне и вообще по всему Парагваю.

Свидетельства, указывающие на то, что Борман был жив после войны, подкрепляются теперь большим количеством косвенных доказательств, которые за целые десятилетия собрали ЦРУ, нзраильска разведка и охотники за нацистами, — все нашло свое завершение в докладной записке Пропочука в Парагвае. Более того, все известное нам ныне предполагает, что есть и другой аспект всей этой истории: геополитические соображения — то, что заинтересованные правительства прекрасно все знали.

Теперь представляется весьма вероятным, что череп Бормана мог быть повторно использован с помощью Вернера Юнга и фон Экштейна, чтобы занять свое место в успешном подлоге, предназначенном приглушить интерес к бывшим нацистам в Парагвае, подлоге, который успешно морочил голову всему миру в течение четверти столетия.

Смерть, особенно смерть тирана, влияет на перспективу.

Сталин, другая чудовищная историческая фигура пер вой половины XX века, умер при обстоятельствах, совершенно отличных от обстоятельств в бункере, —- окруженный отобранной им самим бандой подхалимов, в могильной тишине. Описания его смерти, которое оставило нам его растерянное окружение, раскрывают необыкновенное напряжение, чмоции и в конечном итоге огромное облегчение, вызванное этой смертью. Ощущение оцепенелости и подавленного гнева, бессилия и нетерпения напоминает осторожные, высокопарные, неохотные воспоминания, которые выдавали оставшиеся в живых обитатели бункера, выдвигающие каждый свою выдуманную версию смерти Гитлера. Напряженность того времени остается еще спустя долго после самого события.

Что касается оставшихся в живых обитателей бункера, то воспоминания об их действиях во время убийства могли повлиять на то, как они впоследствии рассказывали каждый свою историю, с тем чтобы привести все излагаемое в порядок. В отличие от них те, кто окружал Сталина, вероятно, рассказывали правду; и тем не менее эти параллели весьма любопытны.

Сталину потребовалось два с половиной дня, чтобы умереть от удара. За это время единственным человеком, который выплеснул наружу обуревавшиеся эмоции — подобострастие и ненависть, — был Лаврентий Берия, чудовищный глава тайной полиции «Как только к Сталину вернулось сознание, Берия упал на колени, схватил его руку и принялся целовать ее. Когда же Сталин снова потерял сознание и глаза у него закрылись, Берия встал и плюнул».

Все знают, что Сталина ненавидели. То, как Берия выразил свое презрение, никого не удивило, так что эта сцена вряд ли может быть сопоставима со сценами преданной, трагической озабоченности, какую мы могли ожидать при смерти Гитлера, Однако теперь у нас есть свидетельства, демонстрирующие, как на самом деде умирал Гитлер: жестоко, от рук своих верных соратников.