Сергей Григорьев - В октябре

- Напрасно. Конечно, стрельба действует на нервы. Но у вас почти безопасно. Вот в переулках от Тверской к Никитской - там жарко. Дома прострелены, как решето! Я не мог к вам прорваться. Что я вам советовал: давно надо было закрыть лазарет. Все кругом закрыли, только флаги у ворот висят.

- Все равно стреляют, хотя и у нас флаг Красного Креста... .

В вестибюле доктора ждала Лизавета Ивановна, в белом халате и белой повязке на голове.

- А, здравствуйте, здравствуйте, красавица!

Они вышли во двор и направились в лазарет.

Выздоровление

В передней лазарета доктора встретил Варкин.

- Это ты, Варкин? - спросил доктор, взглянув на руку солдата.

- Точно так!

- Здравствуй, Варкин!

- Здравия желаю, товарищ доктор! Честь имею доложить, что в лазарете все обстоит благополучно. Раненых состоит прежнее число - одиннадцать человек. Свободных коек - одна.

Доктор разделся, покурил, вымыл руки и спросил тихонько Лизавету Ивановну:

- Умер кто? Какое было ранение? Почему Варкин говорит - одиннадцать? Ведь один умер?

- Никто не умер, - своим ровным ледяным голосом ответила Лизавета Ивановна.

- Но я слышал своими ушами от Анны Петровны сейчас!

- У вас есть свои глаза.

- Дайте халат.

Войдя в палату, доктор остановился, окинул взглядом койки и сосчитал: верно, двенадцать коек.

Все раненые, кроме одного, лежали на спине, а этот, с забинтованной головой, лежал на боку; он не то спал, не то прикинулся спящим. Доктор пробормотал:

- Однако у барыни-то невроз.

- Что вы сказали? - спросила Лизавета Ивановна.

- Ничего, это я про себя. Осмотрим ваши перевязки... Начнем отсюда.

Лизавета Ивановна откидывала одеяла. Взглянув на табличку в ногах с фамилией и описанием ранения, доктор делал перевязку и переходил к следующей койке.

- Молодцом, молодцом! Поправляйся! - говорил он каждому.

Не тревожа спящих, доктор подошел к солдату с забинтованной головой. Сквозь старый бинт слегка просочилась кровь.

"Общая контузия газами. Рана в голову. Ефрейтор Чириков Степан. No989. Воинский билет No2759".

Раненый открыл глаза.

- Здорово, Чириков! Как дела? Как самочувствие? Болит? На что жалуешься?

- Здравия желаю, ваше высокородие, товарищ доктор! Благодаря вашим заботам как будто лучше... - твердо ответил Чириков. - Вроде бы мне можно и вставать...

- А ну попробуй, голубчик, сядь. Так, так! Чудесно, чудесно! Поддержите его, Лизавета Ивановна. Спусти ноги, братец... Обопрись на сестру... Ну, попробуй встать... Молодцом! Через недельку я тебя выпишу.

- Да я бы хоть сейчас плясать, ваше высокородие!

- Ну, а ты, Варкин, что? - спросил доктор.

- Да все бы, товарищ доктор, ничего, только третий день будто в лихорадке.

- Мы все в лихорадке. До свидания, братцы...

- Счастливо, ваше высокородие! - ответил Чириков.

Доктор и Лизавета Ивановна вышли из палаты.

Варкин запер за ними дверь и вернулся в палату.

Чириков сорвал с головы повязку и раскланивался во все стороны. Это был Аника-воин.

- Разыграли как по нотам! - сказал Варкин. - Ну, поздравляю! Теперь ты ефрейтор Чириков. Понял свою перемену?

- Рад стараться, товарищ Варкин!

- Носи его имя с честью. Хороший был товарищ! Воинский билет получишь из конторы при выписке.

- Покорно благодарим!

С одной из коек послышались всхлипывания. Все обернулись туда. Плакал раненый молодой солдат. Из темных глаз его по бледному лицу, опушенному рыжеватой бородкой, катились слезы.

- Комедию ломаете! - говорил он. - А Чириков-то умер. Снесли в погреб, кинули без гроба, будто дохлую собаку!

Варкин подошел к молодому солдату и, отирая ему слезы краем простыни, сказал:

- Утешься, Ваня! Гроб мы Чирикову заготовим и похороним с честью.

На дворе зафыркал мотор. Доктор готовился уезжать и уже занес ногу в автомобиль, но раздумал и пошел к главному подъезду особняка: доктор захотел повидаться с Федором Ивановичем.

- Они в картинной галерее! Пройдите коридором, широкая дверь прямо, указала Аганька.

- Осторожно! Архип, держи за левый угол! - покрикивал Федор Иванович, с отверткой в руке, принимая на себя угол тяжелой большой картинной рамы. - А, Михаил Абрамович! Наконец-то! Сейчас. Одну минуту...

Кучер и Ширяев осторожно опустили картину нижним краем на паркет. Доктор залюбовался: перед ним на зеленом лугу чудесного сада, под навесом темнолистых дерев, мальчики, сплетясь руками и смеясь, вели грациозный хоровод, едва касаясь травы легкими стопами.

- Прекрасная картина! - похвалил Михаил Абрамович. - Это Пикассо?