Елена Прудникова - Второе убийство Сталина

Так что, как видим, причин у «десталинизации» было достаточно: и политических, и психологических, и личных. Страна должна была «узнать правду». Как отнесется страна к этой «правде» — партийную верхушку не интересовало. Как надо, так и отнесется. Не сможет — научим, не хочет — заставим.

Если делать все по правде, то логично было бы провести после съезда массовую амнистию политзаключенных — в конце концов, эти люди давно свое отсидели. Но ничего подобного не произошло. Вместо амнистии начался процесс массовой реабилитации. Какая разница? Разница в скорости. Амнистированный возвращался к нормальной жизни и, если считал себя невиновным, мог добиваться реабилитации. А хрущевский «реабилитанс» проводился следующим образом: было создано без малого сто специальных комиссий-«троек», в состав которых входили работник прокуратуры, представитель ЦК КПСС и один из реабилитированных членов партии. «Тройки» имели право проводить реабилитацию, помилование и снижение сроков заключения. Они выезжали в лагеря и там начинали работу. Дела разбирались поточным методом: беседа с заключенным и беглое знакомство с его делом.

Любопытен сам порядок реабилитации. Вы думаете — по алфавиту? Как бы не так! Сначала рассматривали дела бывших членов КПСС, покончив с ними, принялись за беспартийных. Получили свободу бывшие члены других партий. Затем взялись за реабилитацию — правда, уже не «тройками», а более серьезными органами — тех, кто сидел за сотрудничество с немцами. А «церковникам», к примеру, рассчитывать было не на что, новая власть была еще большим врагом церкви, чем старая.

Говорить о беспристрастности таких комиссий смешно и несерьезно. Но если бы дело только в этом. В конце концов, освобождение — не посадка, помилование виновного — не осуждение невинного, пусть люди порадуются свободе. Но комиссии не просто реабилитировали осужденных, они реабилитировали их навсегда. После рассмотрения «тройкой» дела уничтожались, и в папке с надписью «хранить вечно» оставался только приговор первого суда и справка о реабилитации, так что проверить правильность работы комиссии уже не было возможности. Стоит ли говорить, что при таком социальном заказе и таком порядке работы комиссий репрессии 1930-х годов стали выглядеть полностью необоснованными, что и требовалось доказать. Стеснялись оправдывать лишь тех, чьи дела могли привлечь особое внимание или быть проверены в Москве — в этом случае им предлагалось добиваться реабилитации самостоятельно. Но и тогда она почти неизменно следовала за обращением.

Проводя массовую реабилитацию, власти, тем не менее не были заинтересованы в правде. Поэтому, в отличие от процесса реабилитации конца 30-х годов, не привлекались к ответственности следователи, фальсифицировавшие процессы. По возможности оставались в тайне имена доносчиков — а ведь без доносов не было бы и репрессий. Это надо понимать: без доносов массовых репрессий вообще бы не было.Но если глубоко копать, то слишком многое можно выкопать. И глубоко не копали — ровно настолько, чтобы можно было впихнуть в образовавшуюся яму прежний культ и гордо воцариться на его обломках в позе освободителя.

Однако и с этим не очень-то получалось. Понадобились усилия двух реабилитационных волн, чтобы в народе прочно утвердился образ злодея Сталина, идущего по колено в невинно пролитой крови.

Доклад Хрущева съезду, прочитанный 25 февраля 1956 года, считался закрытым и не стенографировался. Но практически сразу же — 5 марта — он был обработан, напечатан тиражом в несколько тысяч экземпляров и разослан на места по партийным каналам, точно по тому же рецепту, что и «дело Берии». Разница была только в том, что теперь его не давали в руки по списку, а зачитывали на партийных собраниях. «Я хорошо помню эти дни, — пишет историк Рой Медведев. — В небольшой сельской школе Ленинградской области, где я работал директором, было получено предписание собраться всем учителям на следующий день в 4 часа дня в "красном уголке" соседнего кирпичного завода. Сюда пришли также многие работники завода, руководители соседнего совхоза и колхоза. Только меньшая часть собравшихся состояла в КПСС. Собрание открыл работник райкома партии. Он сказал нам, что прочтет полный текст секретного доклада Н. С. Хрущева на XX съезде партии, но не будет отвечать на вопросы или открывать прения. Никто из нас не должен делать никаких записей. После этого началось чтение небольшой брошюры, которое продолжалось несколько часов. Все мы слушали доклад внимательно, безмолвно, почти с ужасом…» [106] Медведев Ж., Медведев Р. Неизвестный Сталин. М., 2001. С. 132.