Александр Торопцев - Двенадцать подвигов России

Была и есть у русского народа, кроме всего прочего, одна отличительная черта, которую никак нельзя назвать очень уж благотворной для всех сфер жизни и для искусства особенно. Название этой черты народного характера — забывчивость. Мы еще не раз вспомним ее. Сейчас не о ней разговор. Сейчас важно сказать, что забывчивость всегда сопровождала русский народ вместе с другой чертой характера, с другим прекрасным качеством народным: абсолютной обучаемостью.

Существуют такие термины: абсолютный музыкальный слух, абсолютный литературный слух и так далее. Термина абсолютная обучаемость пока нет. Но это не страшно. Было бы само качество. А оно есть. И в личностном измерении, и в народном. Другое дело, как этим качеством пользуются разные народы, с какими целями? Вспомним, например, племена хуннов-гуннов, тюрков, татаро-монголов. Вспомним, с чего начинал тот же Чингисхан — с девяти преданных ему нукеров, которые в начале сложного похода Темуджина в большую историю могли сражаться только с саблей и пикой, а также прекрасно владели секретами и навыками рукопашного боя. Их соперники в борьбе за первенство в забайкальской степи в военном отношении ничем от них не отличались. Они не имели ни малейшего представления о тактике и стратегии современных им войн, о технологии долговременных походов (это — сложное дело!), о штурмах и осадах крепостей. Но они, как и все без исключения кочевники, дети диких степей, обладали абсолютной обучаемостью в военном деле. Абсолютной. Об этом качестве степняка, дитя природы, не думали греки времен Филиппа Македонского, который в течение всего одной своей жизни, да и то недолгой, сделал из бывших горных пастухов могучую армию, сокрушившую греческие города-полисы и империю Дария. Это качество упускали из вида римляне, затем жители Византии, а также Китая, Центральной Азии, Индостана… Они просто не верили, что какие-то варвары могут их победить, и платили за это неверие очень дорогой ценой.

Русские люди, обладая абсолютной обучаемостью, никогда не использовали это сильное качество во вред другим. Никогда. Тоже ведь — достижение духа, народного духа, русского духа.

Совсем не много лет провел Феофан в Новгороде. Но местные живописцы… нет, не переняли у него его манеру, его средства, его идеи — они впитали их в себя и творчески мгновенно освоили. Как художественные средства, как информацию для собственного творческого поиска. В этом — силища русского народа. Это качество не раз выручало его, помогало быстро справиться с плохой собственной памятью. Это качество поражало друзей, удивляло недругов (мы еще поговорим, например, о временах Петра Великого!), радовало всех, не равнодушных к красоте людей.

Это качество сыграло не последнюю роль в том, что новгородская школа живописи в XV веке пережила расцвет, творческий подъем, оставив множество шедевров мировой живописи, написанных в разных новгородских иконописных школах. В том столетии в Новгородской вечевой республике не было ни одного чужеземного мастера, хотя, конечно же, свой след оставили здесь самые выдающиеся из них и, несомненно, Феофан.

В этой книге не стоит проводить искусствоведческий анализ новгородских икон либо давать чисто писательскую эмоциональную оценку шедеврам древних мастеров. Читателю достаточно внимательно подумать, глядя на эти шедевры, и всё станет ясно. И станет ясно, сколько душевной и духовной энергии, сколько ума и таланта отдавали каждой иконе живописцы.

В этой книге не стоило бы много места уделять пусть и гениальному, сыгравшему важную роль в русском искусстве греческому живописцу. Если бы не один, совсем не праздный для данной работы вопрос: «Почему Феофан переехал из вечевого Новгорода в Москву, которая упорно проводила политику централизации власти, создания в Восточной Европе единого государства?» Казалось бы, великий мастер мог спокойно работать в Новгороде, устраивать, как сейчас сказали бы, выездные мастер-классы в Пскове, где уже в XII веке был возведен знаменитый Спасо-Преображенский собор Мирожского монастыря, где строились другие храмы, которые расписывались великолепными мастерами псковской школы живописи.

Кроме этого и в других русских княжествах существовали школы живописцев. Свободолюбивый мастер мог бы стать странствующим гением. Но почему же он не захотел странствовать, почему Феофан приехал в Москву?

А потому что Москва в конце XIV — начале XV веков не только превратилась в крупный экономический, политический и культурный центр, но и выиграла, как было сказано выше, долголетнее военное противостояние с Золотой Ордой. Да, приходится констатировать, что военные историки пока не назвали это противостояние, скажем, Сорокапятилетней войной (1367–1412). Но придёт время, и все думающие люди смирятся с этим термином и с выводом о том, что в этой полувековой войне победу, пусть и не за явным преимуществом, выиграла Москва. Выиграла. Ордынские ханы, хоть и вынудили Москву принять вновь условия данной зависимости с Ордой, но они не могли сделать дань настолько обременительной, чтобы лишить Русь избытков для строительства новых городов, крепостных укреплений, великолепных храмов, украшенных чудесными произведениями живописцев, в том числе и зарубежных.