Филипп Эрланже - Резня в ночь на святого Варфоломея

Как бы то ни было, с тех самых пор Лотарингцы стали лелеять месть Шатийонам. Ко всяческим общественным бедствиям добавилась вендетта. В то время как главы двух кланов сгинули, Екатерина осталась, деятельная и оживленная. Конде, находившийся в плену, еще больше был пленен своей возлюбленной, мадемуазель де Лимей, одной из красавиц Летучего Эскадрона, которые, как истинные Далилы, служили политике королевы-матери. Вопреки Колиньи он подписал Амбуазский мир. Опьяненные добычей, изнуренные резней, участники войны рассеялись. Впрочем, королева-мать сохранила своих наемников под командованием капитана Шарри, грубого и верного солдафона. И с подобной поддержкой она смогла три года спустя возбудить процесс против Колиньи по делу Гизов, подавить большую часть очагов местного возбуждения, заставить магистратов осуществлять правосудие без всякой оглядки на религию обвиняемых. Против англичан, которые отказались оставить Гавр, она задействовала необычайное движение национального единодушия. «Отсюда и до Байонны все кричат: "Да здравствует Франция!"» — писал коннетабль, ведя на штурм этого города войско, где бок о бок шагали, как братья, католики и протестанты. Однако когда королева провозгласила, что Кале возвращается к французской короне, Англия разорвала Като-Камбрезийский договор. Гавр капитулировал. Елизавета в неистовом гневе вынуждена была все же подписать Труасский договор, который недвусмысленно возвращал Кале Франции. Духовенство оплатило военные расходы (1564).

Победа Екатерины была полной. Лишь одно облачко омрачало ее радость: убийство Шарри, совершенное среди бела дня на мосту Сен-Мишель г-ном дю Шателье-Порто, человеком адмирала. Королева очень любила этого верного служаку. Опасаясь повредить сооружению, столь заботливо возведенному, она замяла дело, но у нее появился новый повод желать обрушить месть на Колиньи. Флорентийка могла гордиться своими трудами: мир восстановлен, вельможи обузданы, воцарилось некое подобие терпимости, англичане побеждены, права монарха защищены, Кале возвратился Франции. И все — за тринадцать месяцев. Немного спустя Екатерина пострадала при падении с лошади, да так, что пришлось делать операцию. Если бы она скончалась, история, несомненно, поставила бы ее наравне с Бланкой Кастильской и Анной де Божё.

Екатерина Медичи понимала, как она писала, какую честь оказал ей Великий король (Франциск I), допустив ее в свою семью. В благодарность она взяла на себя две задачи, над выполнением которых трудилась всю жизнь: охранять владения и права Короны и обеспечить своим детям королевское будущее. Она была весьма любвеобильна. После того как она овдовела, страсть к политике, всепожирающая жажда власти, казалось, поглотили в ней все женское, за исключением единственно материнского инстинкта. Куда более суровая с дочерьми, нежели с сыновьями, Екатерина любила всех, но особенно боготворила одного из них, Генриха герцога Орлеанского, затем герцога Анжуйского, наследника престола. То был ее «малыш», ее «ненаглядный», ее «орленочек».

Как только угасло «горнило ярости», по выражению Жанны д'Альбре, королева, преследуя свою двойную цель, пожелала собрать королевство под властью юного государя Карла IX, а Генриху сосватать принцессу, приданым которой станет королевство. Так было принято решение о двадцатишестимесячном путешествии, во время которого появление короля, этой священной фигуры, приводило провинцию за провинцией к видимому согласию. «Все танцуют, — писала королева, — гугеноты и паписты вместе». Увы, второе начинание погубило первое. Сестра Филиппа II донна Хуана, королева Португалии, потеряла мужа. Екатерина вообразила, как эта суровая богомолка вступит в брак с ее вторым сыном, достигшим тогда тринадцати лет, и принесет как приданое одно из множества габсбургских владений. Эта химера побудила ее добиваться встречи со своим зятем 38 38 Филипп II женился на ее старшей дочери Елизавете де Валуа после подписания Като-Камбрезийского договора в 1559 г. в момент, когда она находилась близ Пиренеев. Ученица Макиавелли всегда была склонна преувеличивать свои дипломатические способности, которых не на шутку боялись тогда другие властители. Она верила, что способна не только увлечь короля Испании своим матримониальным проектом, сходным с некоторыми другими, но и добиться, чтобы он перестал противоречить ее политике терпимости.