Анна Антоновская - Время освежающего дождя (Великий Моурави - 3)

Князья ужаснулись: а что, если?.. Все понятно, Саакадзе тайно хлопотал не о Мухран-батони, а о себе, и могущественная фамилия обещала ему помощь. Нет, не бывать такому! Князья не подадут на свою голову меч Георгию Саакадзе.

Посольство бросилось в Тбилиси умолять церковь вмешаться. Князья уже не замечали ни цвета Ксанки, ни тишины, ни грома. Они как одержимые пронеслись через городские ворота.

Католикос казался встревоженным: лучшего ставленника он не видит. Придется прибегнуть к высшей силе. Он подумает, посоветуется с богом.

- Не с богом, а с Саакадзе! - шепнул светлейший Липарит нахмурившемуся Газнели. - Слышал, он завтра возвращается с твоим Дато после осмотра старогорийской дороги. За верблюдов принялся.

Газнели вспылил и прохрипел:

- Кстати возвращается: хочу внука крестить. Давно пора, дела царства задержали...

Наутро Трифилий посетил Хорешани и сообщил о желании ее отца повидать внука и совместно назначить день крестин. Католикос дал согласие воспринять из купели первенца Хорешани.

В доме поднялась суматоха. Но Хорешани заявила: "Большого пира не будет. У Саакадзе траур".

Узнав об этом, Русудан поспешила к Хорешани, стала выговаривать: "Как можно первого сына бедно крестить?! Пусть будет, назло врагам, большой пир! Пусть видят, как рождаются в семье азнауров новые воины! Пусть знают: одного отнимут - десять на его место станут. О, зачем у Русудан Саакадзе так мало сыновей!" К вечеру вновь прибыл Трифилий и сообщил, что Газнели надеется видеть Георгия и Русудан на обсуждении церемонии крестин. Потом настоятель мягко говорил об одиночестве князя, о счастье иметь наследника. Может, и своеволен немного, но надо уступить, ибо только о судьбе внука печалится.

Хорешани пыталась вызвать настоятеля на более откровенную беседу. Но Трифилий, пообещав прибыть завтра с князем, торопливо попрощался.

"Как бы упрямый отец не раздумал!" - вздохнула Хорешани и направилась в комнату Циалы.

Черная ткань покрывала зеркало. Сквозь настежь раскрытую дверь виднелся сад, фиолетовые, розовые, синие цветы услаждали взор, но не могли усыпить страдание. Циала резко отвернулась от них, и ее взгляд упал на миниатюру: под лиловым балдахином смуглолицый юноша ласкает черноокую девушку, а с золотистого дерева, щебеча, улыбаются им две разноцветные птички. Вокруг склонили головки, словно приветствуя возлюбленных, пестрые, как шелковый ковер, цветы.

"Где мой Паата? - с горечью подумала Циала. - Живое счастье уходит, а нарисованное живет!"

Хорешани бережно вытерла платком заплаканные глаза девушки.

- Не знаю, княгиня, как пересилить себя. Ни к еде прикасаться, ни гулять в саду не могу. Зачем любоваться цветами, если лучший цветок моей жизни погиб?

Ласково провела Хорешани рукой по иссиня-черным косам.

- Если окончательно решила, тогда, после поминок по нашему любимому Паата, устрою тебя в монастырь святой Нины. Там игуменья Нино - она тоже напрасно родилась.

- Нет, госпожа, нельзя в монастырь... Паата завещал мне другое. Если позволишь, на время останусь. Только возле тебя нахожу силы жить.

- Живи, моя Циала, хоть сто лет. Но что ты задумала?

- Замуж выйти.

- Замуж?! - Хорешани изумленно посмотрела на девушку.

- Да, госпожа, замуж. Хочу иметь сыновей, много. Я из них выращу сильных воинов. Старший отомстит за Паата, своей рукой убьет шаха Аббаса, если бешеный лев сам не издохнет. Второй - его наследника. Третий за меня отомстит, за грузинок, проливших реки слез. Каждый выполнит мою клятву! Если дочери родятся - тоже... Красотой соблазнят и умертвят собственными руками. Некрасивые - ведьмами станут, отраву будут варить, черную судьбу предсказывать, страх между врагами сеять...

- Что ты задумала, Циала? Возможно ли своих детей погубить?

- Счастливыми сделать! На что мне покорные рабы? Пусть будут страшными, я тоже ради них на вечную муку иду.

- За что же обрекаешь на муку вечную мужа? Ведь за разбойника не пойдешь?

- Мне все равно, госпожа. Только бы был грузин. И напрасно винишь, муж, умирая, скажет: "Самым довольным я на земле жил!"

Глубокая дума охватила Хорешани. Только беспредельно любящая грузинка может решиться на такую жертву. Надо помочь, облегчить, если возможно предотвратить. И строго вымолвила:

- Поступай, Циала, как подсказывает сердце. Но раньше двух лет о замужестве не говори со мной. Кто знает, не предстоит ли нам, женщинам, еще худшее?

Циала упала на ковер, зарыла лицо в платье Хорешани.