Роман Пересветов - Тайны выцветших строк

Но Соловьев успел перевести только несколько глав. На следующий год в той же Швеции ученому посчастливилось обнаружить в другом месте подлинник заинтересовавшего его сочинения.

Просматривая в знаменитой Упсальской библиотеке коллекцию рукописей XVII века, профессор Соловьев обратил внимание на объемистую тетрадь в красном сафьяновом переплете. На обложке ее было оттиснуто золотыми латинскими буквами: «Грегор Кошикин». Один слог в фамилии подьячего был пропущен, очевидно, по недосмотру переписчика.

Раскрыв заглавный лист, Соловьев прочел написанное по-русски объяснение: «Григорья Карпова Кошихина, Посольского приказа подьячего, а потом Иваном Александром Селецким зовомого работы в Стохолме 1666 и 1667». Далее следовала приписка: «Рукопись на 232 листах, в малую четверть, писана скорописным почерком XVII века самим автором». Это и был подлинник сочинения Котошихина, с которого был сделан найденный Соловьевым в Стокгольме перевод.

Четыре недели понадобилось прилежному ученому для переписки этого сочинения от начала и до конца при точном соблюдении орфографии подлинника. Русский текст не имел названия и состоял из тринадцати глав, в свою очередь разделенных на отдельные маленькие статьи. Таких статей насчитывалось двести тридцать четыре.

Это был рассказ не только о русских обычаях и обрядах в первой половине XVII века, как уверяла шведская надпись на стокгольмском экземпляре перевода.

В сочинении Котошихина, предназначенном для иностранного, в данном случае — шведского, читателя, рассказывалось о государственном устройстве России в царствование Алексея Михайловича.

В написанной деловым и точным языком книге было заметно стремление автора подладиться к вкусам чужого читателя, угодить ему. С помощью этой книги злопамятный беглец явно хотел за что-то отомстить своей родине.

Но независимо от намерений автора сочинение это оказалось ценным пособием для историков, содержащим богатейший материал для изучения внутреннего состояния России в середине XVII века. Было решено рукопись издать, предварительно проверив ее подлинность. Шведское правительство пошло навстречу этому желанию русских историков, и тетрадь в сафьяновом переплете, так же как и один из сделанных шведами переводов были присланы для экспертизы в Петербург.

Сличив почерк сочинителя с другими, собственноручно написанными Котошихиным документами, хранившимися в архиве Посольского приказа, члены комиссии признали, что присланная из Упсалы рукопись была подлинной.

С тех пор как были найдены записки Котошихина, прошло больше столетия. Но ни одна научная работа, касающаяся эпохи тридцатилетнего царствования Алексея Михайловича, не обходится без ссылки на это сочинение беглого подьячего.

О самом же Котошихине, незаурядном рассказчике, но человеке далеко не безупречного поведения, историки обычно умалчивают.

Что же заставило его покинуть родину и скрываться под чужой фамилией? Какие преступления совершил он? Почему он переехал из Польши в Швецию и чем там занимался? Что помешало ему вернуться домой? При каких обстоятельствах и когда он умер?.. Все эти вопросы в разное время занимали ученых, как русских, так и иностранных, и побуждали их к новым розыскам.

Первым из всех обнаруженных в архивах документов о Котошихине, еще более ранним, чем приведенные выше записи из приходо-расходной книги Посольского приказа, оказалась грамота самого царя Алексея Михайловича к управляющему этим приказом думному дворянину Ордину-Нащокину.

В ней говорилось:

«Апреля в 19 день писали есте к нам, а в отписке вашей в первом столбце прописано, где было надобно написать нас, великого государя, и написали великого, а государя не написано.

И то вы учинили не остерегательно, — поучал Алексей Михайлович, — и как к вам ся наша грамота придет и вы б впредь в отписках своих и во всяких наших делах, которые будут на писме, наше, великого государя, именованье и честь писали с великим остерегательством.

А вы, дьяки, — продолжал царь отчитывать служащих приказа, — вычитали б всякие письма сами не по единожды и высматривали б гораздо, что б впредь в ваших письмах таких неосторожностей не было».

Последние строки грамоты были посвящены непосредственному виновнику описки:

«…а подьячему Гришке Котошихину, который тое отписку писал, велели б есте за то учинить наказание — бить батоги».

Итак, можно считать установленным, что за случайную ошибку, пропуск одного только слова «государь», в официальном письме к царю виновный в этой оплошности молодой подьячий был выведен на мощеный двор перед зданием Посольского приказа, положен на землю или на скамью и нещадно бит толстыми прутьями, так называемыми батогами.