Роман Гуль - Азеф

Дым быстро рассеялся. Лежа на мостовой, Сазонов удивился, что жив, хотел приподняться, но почувствовал, что тела нет. С локтя, сквозь туман, увидал валяющиеся красные куски подкладки шинели и человечьего мяса. Сазонов удивился, что нет ни коней, ни кареты. Хотелось закричать "Да здравствует свобода!"

- Да здра... - Но всё потемнело, на него прыгнул Фридрих Гартман.

Судорожно сжимая бомбу, Каляев стоял на мосту. Он не знал, жив ли Плеве. Храпя, хрипя, хлеща оглоблями и остатками колес пронеслись окровавленные кони. "Убили министра!" - закричал бегущий, незнакомый человек. И Каляев понял, что приговор выполнен.

Полицмейстер схватил неповрежденный портфель министра, лежавший посредине мостовой. Портфель был заперт. Далеко, согнув ноги, лежал обезображенный труп рыжебородого кучера Филиппова.

Сазонова били полицейские и филеры. Он не видел, как полотнянно бледный, в элегантном костюме, подбежал к месту взрыва Савинков. Толстый пристав Перепелицын размахивая шашкой, кричал: - Да куда вы лезете, господин! уходите!

Савинков заметил, у пристава трясется нижняя челюсть.

Паника овладела улицей. Двое городовых волочили громадное тело кучера. Для чего-то вели пойманных, всеми мускулами дрожащих окровавленных коней. Полицмейстер махал министерским портфелем. Женщины перевязывали гвардейского офицера, пересекшего путь. Мундир был окровавлен. Пристав записывал имя и адрес.

- Цвецинский, - сдерживая стоны, говорил офицер, - лейб-гвардии Семеновского. Да везите же, - раздраженно простонал он и его понесли на пролетку.

- Самого-то убило, смотри тащат, смотри, - говорила черненькая мещаночка.

- Кого самого?

- Кого? да не видишь разе, самого, кто бомбу кидал, того и убило, ужасти!

Измайловский проспект был запружен сбегавшейся толпой.

23

Опустив голову, Савинков шел к Юсупову саду. Он был бледен, не знал: выполнен ли приговор партии? Оставаться в толпе не мог. Казалось, что Плеве спасен, а убит Сазонов.

Мужчина в грязноватом, чесучовом пиджаке с трясущейся бородой схватил его за руку.

- Скажите пожалуйста, что произошло?

- Не знаю, - вырвал руку Савинков, ускоряя шаг. Возле Юсупова сада никого не было. "Что значит? Где товарищи?" Савинков чувствовал, что внутри, у сердца что-то болит, разрастается, давит тяжелая пустота. Он шел по Столярному. "Надо успокоиться", - думал он. Сталкивался с людьми, тихо шедшими по магазинам. И вдруг машинально остановился: на другой стороне висела покосившаяся вывеска "Семейные бани Казакова". Савинков перешел улицу. На двери бани, писаное рукой, прижатое кнопками, было объявление: - "Стеклянной посуды в баню просят не носить во избежание всяких случайностей и вообще". Савинков, не думая, вошел в баню.

Бани были второразрядные. В коридоре пахло банной прелью. Ходили сюда не столько мыться, сколько за всякими другими надобностями.

- Номера есть? - опросил у кассы Савинков и закашлялся.

- Только в три рубля.

- Да, в три, - сказал он, вытаскивая зелененькую бумажку.

"Чорт знает, как дорого", - подумал поднимаясь по грязной лестнице. В углу ковра заметил пятно обмылков. "Уронили белье, что ли?"

Банщик с фиксатуаренными усами семенил с конца коридора.

- В 12-й пожалте.

- Мыла, полотенце, - рассеянно говорил Савинков, входя в номер, - и эту, ну как ее... мочалку!

- Как же без мочалки, - засмеялся богатому барину банщик.

Савинков заперся. Бросил мыло, полотенце, мочалку в медный таз. Сбросил пальто, пиджак и лег на диван. Надо было сосредоточиться, решить. Но решить было, оказывается, трудно. Вместо решения проносились не относящиеся к делу картины. Мать, умерший брат Александр, Вера, он не мог отогнать их. "Господи", - вдруг пробормотал он и, услышав свой голос, удивился.

"Банщику надо было сказать, что жду женщину, было бы лучше". В это время в номер раздался стук. Савинков вздрогнул и прислушался. Стук повторился сильней.

- Чего еще? - крикнул сердито Савинков, подходя к двери.

- Ваше время вышла, господин, - ответил из-за двери банщик.

- Сейчас выхожу.

"Какая ерунда, время вышло", - пробормотал Савинков. Он налил в таз воды, намочил полотенце и мочалку, бросил всё на продырявленный кожаный диван и наплескал водой на полу.

24

Вечером на Невском Савинков стоял ошеломленный. В темноте бежали газетчики, крича: - "Убийство министра Плеве!" - Савинков не понимал, кто же убил министра? Казалось, убил вовсе не он. Савинков держал газетный лист. Из траурной рамки смотрел министр. Колючие глаза, топорщащиеся усы: - В. К. Плеве не существовало: