Вилем Балинт - Жизнь в родной земле

О частной собственности и о жизни по собственному уразумению все население ежеминутно мечтает, как о чем-то сказочно-прекрасном.

— На основании чего вы пришли к убеждению, что до пяти лет в СССР должен произойти переворот — будучи особенно заинтересован приведенными сроками, прерываю быстро-говорящего собеседника.

— Ведь я вам говорил, что я там 20 лет прожил, изо дня в день непосредственно и тесно соприкасаясь с простым рабочим людом — будь то от станка или же от земли, прекрасно знаю, что он в душе думает. Советский народ страшно терпелив. Но всякому терпению бывает конец. Путем долгого и основательного анализа внутреннего настроения населения, а для этого я имел большие там возможности, лично пришел к тому заключению, что силы воли для перенесения всех обид хватит у населения там максимум на пять лет. За эти годы процесс нарастания всеобщего недовольства дойдет до степени, когда задерживающая струна лопнет и человек будет готов на все — пан или пропал. Я, например, как нацмен (национальное меньшинство) жил там несравненно лучше, нежели мои коллеги — советские подданные. С нацменами почему то коммунисты все-таки как то иначе обходились, бережно. Советский человек, если бы позволил себе то, что, например, я, — давно бы был на том свете, а вот мне почему-то товарищи прощали и даже стремились, против моего желания, меня везде выдвигать. Иначе говоря, я все-таки был на каком-то привиллегированном положении и тем не менее прожить там еще пять лет я бы не смог. Определенно, что либо должно случиться. Разве там можно жить?! Представьте себе собаку, попавшую между собак с другого — соседнего хутора. Что получится? Начнут ее грызть, а потом произойдет всеобщая собачья свалка и уже не поймешь — какая собака какую кусает и грызет.

Нормальная советская жизнь — это точная копия собачьей свалки. Там один другого грызет хуже, чем собаки. Я был, так сказать, собакой иностранной, значит как будто иной породы, — советская собака, в образе коммуниста, бывало разлетится, грызнет тебя, а потом, вдруг нюхнув, подымет ножку… и побежит себе запускать свои зубы во все пять в свою советскую. В общем, жизнь советского человека на много хуже собачьей жизни: собаки сбегутся, погрызутся и разбегутся, а вот советское население находится в состоянии всеобщей собачьей свалки вот уже двадцать лет. Но советской собачьей свалке тоже будет конец и очень скоро.

А знаете как тогда бывает при конце собачьей свалки? Во всеобщей собачьей свалке, в конце концов, собаки найдут того главного виновника взаимной драки и грызни и найдя его, обыкновенно, всеобщей собачьей массой нападают на виновника.

Если пес старый, ноги старые и дряблые — остальные его, обыкновенно, разорвут на клочья.

Эти оригинальные рассуждения я слышал там от самых обыкновенных, совершенно неграмотных людей — от рабочих и колхозников. Сам я под ними обоими руками подписываюсь. Рассуждения простых людей в СССР глубиной своей мысли, мудростью и оригинальностью иногда меня очень поражали.

Советская власть закончит свои дни по закону собачьей своры.

— Не приходилось ли вам когда либо встречаться и разговаривать с чекистами т. е. с коммунистами, которые расстреливали людей и не расспрашивали ли вы их о процессе расстрела?

— Работая долгое время главным поваром в краевом общественном питательном пункте в Азово-артель-кооперации я имел возможность непосредственно сталкиваться и знакомиться с различными особами, с людьми, занимающими самое различное служебное положение. Помню, как сейчас, меня особенно заинтересовал один тип, вечно пьяный, вечно устраивающий скандалы, на которые почему то соответствующие правительственные органы совершенно не обращали внимания. Однажды, выбрав удобный момент, я с ним навязал знакомство. Оказался мадьяром — бывшим военнопленным. По мадьярски я говорю хорошо, а посему представился ему тоже как мадьяр. Видимо это обстоятельство, а так же много выпитой водки, вызвало в нем особое ко мне доверие. Завязался между нами интимный разговор о прошлой жизни. К моему ужасу оказалось, что этот человек от 1919 и до 1924 года т. е. ровно пять лет исполнял самую «ответственную» работу в различных чрезвычайках на Дону и Кубани. Фамилию его, к сожалению, забыл. Родился он в городе Мукачеве на Подкарпатской Руси. По моему, он был еврей, хотя в этом мне не признался.

При разговоре с таким человеком, невольно начали от страху мурашки по телу бегать, но преодолев страх и отвращение я начал его расспрашивать о его работе.