Николай Харин - Снова три мушкетера

- Нам нужно потеряться, Гвидо, - негромко произнес Роган. - Приналягте на весла.

Гондольеры герцога удвоили усилия. Однако черную гондолу направляли сильные и не менее умелые гребцы. Расстояние не увеличивалось.

- Ну что ж, - пробормотал герцог. - Я предполагал подобный вариант, синьоры. К счастью, ваш городок - рай для тех, кто хочет скрыться от нескромных взглядов.

Говоря это, Генрих Роган откинул одну из черных кожаных подушек, составлявших сиденье гондолы, и извлек из-под нее маску Арлекина и камзол в красно-черную клетку. Сбросив свой камзол и шляпу, он водрузил на голову шапочку в стиле Монтеро, что был принят в Южной Европе. Надев маскарадное платье, герцог вывернул свой черный плащ наизнанку и предстал закутанным в красное с ног до головы.

Тем временем гондола герцога снова вошла в Большой Канал и стремительно приближалась к Дворцу Дожен.

- Гвидо! - отрывисто бросил герцог. - Резко сверни и сразу же приостанови гондолу; там, за поворотом, есть причал - я успею спрыгнуть на него. После этого снова гребите, как прежде, а после двух-трех поворотов дайте себя догнать. Они увидят, что в гондоле пусто, и отстанут от вас.

- Но если это республиканская гондола, то эти люди станут расспрашивать нас о том, куда делись ваша светлость. - В голосе Гвидо зазвучал испуг. - И может статься, что ваша светлость скоро будете вынуждены нанимать новых гребцов, потому что нас с Джакомо поведут вот по этому проклятому мосту.

С этими словами бедный малый указал на знаменитый Мост Вздохов, под арку которого в этот момент вошла гондола. По странной, а может быть, глубоко символичной прихоти архитекторов Дворец Дожей, обиталище формальных правителей республики, находится как раз напротив весьма красивого своей архитектурой здания, служащего республиканской тюрьмой. Крытая галерея ведет из верхнего этажа Дворца Дожей в тюрьму. Именно эту галерею романтически называют Мостом Вздохов, так как по ней проводят обвиняемых, когда им надлежит предстать перед лицом своих судей.

- Что ты говоришь, Гвидо! - в притворном негодовании вскричал Роган. Меня, командира гвардии, выслеживать, как государственного преступника! Этого просто не может быть. На самом-то деле я догадываюсь, кто эти люди: у меня этой ночью назначено свидание с одной прекрасной синьоритой с Риальто. Но на беду у нее много братьев, которые очень назойливо охраняют ее честь. Думаю, что это их гондола, - отвечал герцог, нимало не интересуясь, насколько правдоподобны его слова.

Впрочем, решил он тут же, эти слова значительно ближе к истине, чем, наверное, думает этот Гвидо-гондольер. Протестантский ум герцога де Рогана всегда избегал прямой лжи, а если уж герцог говорил что-либо для отвода глаз, его выдумка почти не отличалась от истины.

"Уеду в Швецию, - снова подумал он. - Никудышный из меня враль".

Оказавшись на причале, герцог отошел в густую тень зданий и проводил взглядом свою гондолу, сразу же резко набравшую ход, и преследующую ее черную лодку, гребцы на которой, по-видимому, сменяли друг друга, чтобы поддерживать высокий темп, - так быстро показалась она из-за поворота.

Венеция - город на островах, это знают все. Но почти все дома Венеции, выходя фасадом на канал, имеют с противоположной стороны сообщение с внутренними улицами. Эти тихие мощеные улицы соединяют между собой все острова при помощи бесчисленных мостов, поэтому достичь любой точки города можно пешком, вовсе не пользуясь гондолой.

Сейчас герцог вышел на одну из таких улочек, тишину которой, в отличие от всех остальных городов Европы, никогда не нарушал цокот копыт, и зашагал по ней, явно торопясь, к месту назначенной ему встречи.

Уже давно настал традиционный час масок, и наряд герцога не только не привлекал к себе внимания, что, несомненно, случилось бы на улицах Парижа или Лондона, но, напротив, помогал ему смешаться с уличной толпой.

Мужчины и женщины, монахи, робко стремившиеся чуточку разнообразить свою однообразную жизнь, зажиточные виноделы с Лидо и евреи-ювелиры с Риальто - все они, укрывшись под масками, нацепив костюмы домино и шутов, сарацин и цыган, направлялись к набережной Пьяцетты и площади Святого Марка, где уже давно бурлила веселая, пестрая толпа.

Герцог, всячески стараясь не привлекать ничьего внимания, пробирался через толпу, раздражаясь все больше, так как его характер, привычки и исповедуемая им вера коренным образом противоречили нравам и обычаям тех, кто высыпал на площади и набережные Венеции в этот ночной час. Рогану казалось неестественным лихорадочное веселье, царившее вокруг, он находил бездумным и беспечным подобное времяпрепровождение и ощущал себя чужим в этой южной толпе.