Николай Данилевский: О пути Мадьяр с Урала в Лебедию

Это моя гипотеза, впрочем совершенно необходимая, ибо лесом Уграм пройти было нельзя, и в 70 лет сделаться кочевниками, не быв ими прежде, тоже нельзя. Не убьем ли мы вместо одного двух зайцев? Думаю, что убьем, может быть даже и трех: первый и главный заяц — это то, что Мадьяры избавляются от голодной смерти, которой непременно бы подверглись, следуя реками по лесной глуши, и избегают необходимости продираться сквозь непролазную для 100,000 человек лесную чащу, получают по прибытии в Лебедию в приведенном с собою скоте обеспеченное средство к существованию, и не имеют надобности совершить невозможный подвиг — в 70 лет добыть и размножить до 1.000,000 штук скота и лошадей и переродиться из звероловов и рыболовов в пастухов и наездников (в этом одном зайце заключается их уже четыре). Второй заяц: этим примиряется возражение, сделанное Фесслером, которому и вы придаете вес (стр. 188): „Будь Мадьяры Финнами, они вероятно и ныне жили бы со своими родичами в северо-восточной России, с Черемисами, Вотяками, Зырянами (до Зырян это впрочем не относится, — это народ торговый, промышленный и очень богатый), Пермяками и Вогулами, не уступая им в грубости, тупоумии, лени и нищете“ — примиряется с бесповоротно доказанными лингвистическими доводами о коренном финском происхождении Мадьяр. Объясняется и средневековое название Ungaria Magna, придаваемое Башкирии: не в том смысле, что тогдашние Башкиры были одноплеменны с Мадьярами, а в том, что оттуда вышли Мадьяры — ономадившийся финский народ, а остались или впоследствии пришел народ чисто-татарский — теперешние Башкиры. На стр. 178 вы ставите вопрос, были ли Мадьяры уже у себя дома наездниками (как думает Гунфальви) или сделались ими только под влиянием кочевых турецких племен, как думает Куник. Можно сказать: оба правы и оба неправы. Если полагать, что Мадьяры были наездниками у себя в первоначальном жилище, т. е. в Биармии, то Гунфальви неправ. Если думать, что они сделались наездниками в Лебедии, то Куник неправ; если же думать, что сделались они наездниками в Башкирии, то оба правы, ибо это — та страна, из которой они вышли в свое дальнее странствование на запад, следовательно их дом, но только второй, а не первый; но в этом втором доме они сделались наездниками без сомнения под влиянием турецких кочевых племен, Башкир ли или других каких — это все равно, но только непременно здесь — под двойным влиянием: турецких племен и топографических условий местности. Одно первое влияние очевидно недостаточно, ибо (стр. 179) и Чуваши — турецко-татарское племя, но не наездники и не кочевники (хотя, может быть, прежде и были ими), ибо живут в лесной стране.

Если Угры тут жили, как во второй своей родине, то перебраться на третью, в Лебедию, было уж им не трудно. Они шли со скотом своим степною дорогою, столь же легкою, удобною для них, как впоследствии и Калмыкам их путь с Волги в Китайские владения. Шли они через Самарскую губернию, переправились через Волгу, с разрешения Хозар, где-нибудь у Саратова (немного выше или ниже, — вероятнее первое, только непременно там, где уже кончился лес и началась степь), переправились из-за Дона в Землю Войска Донского, т. е. где впадают в нее Хопер и Медведица, а тут уже и были в Лебедии . Мне кажется даже, что кроме причин вышеприведенных (невозможность пропитания и перехода к кочевой жизни без обладания скотом) при другом пути для Мадьяр нельзя объяснить приведенное вами, на стр. 190, место из Конст. Багр. об общих отношениях Мадьяр к Печенегам: „Турки сильно боятся Печенегов вследствие того, что бывали часто побеждены ими и чуть не истреблены окончательно“. Где же это могло быть? Вероятно именно на пути в Лебедию, т. е. в степях Самарской губернии. И вы (стр. 190) говорите, объясняя выход Мадьяр в их западное странствование: „очень может быть, что непосредственными утеснителями Мадьяр были уже тогда Печенеги, кочевавшие в степях между Волгой и Яиком“. Но едва ли Печенеги заходили за Башкирию, а на пути их из Башкирии в Лебедию легко могли они их утеснить и тем заставить просить у Хозар дозволения пройти через их землю и сделаться их союзниками против общих врагов. Но как бы там ни было, другого пути в южную Россию, как степями Самарской губ. и Землей В. Д., им не было. Он все объясняет просто и естественно; зачем же прибегать к невозможному лесному пути, когда ничто, никакое свидетельство к тому не принуждает, когда, если принять степной путь, их кочевничество и наездничество в Лебедии объясняется само собою, а при другом пути решительно объяснено быть не может.