Йохан Хейзинга: Осень средневековья (главы из книги)

О финансовой стороне военной карьеры говорили, как правило, достаточно откровенно. Любая страница истории войн позднего Средневековья свидетельствует о том, сколь большое значение придавали захвату знатных пленников в расчете на выкуп. Фруассар не упускает случая сообщит, сколько добычи удалось захватить при успешном набеге. Но, помимо трофеев, достающихся прямо на поле боя, немалую роль в жизни рыцарей играют такие вещи, как получение пенсии, ренты, а то и наместничества. Преуспевание вскоре уже почитается вполне достойною целью. "Je sui uns povres horns qui desire mon avancement" ("Я бедный человек и желаю преуспеяния"),- говорит Эсташ де Рибемон. Фруассар описывает многие fails divers (мелкие происшествия) из рыцарских войн, приводя их среди прочего как примеры отваги "qui se desirent a avanchier par armes" ("тех, кто желал преуспеть посредством оружия"). У Дешана мы находим балладу, повествующую о рыцарях, оруженосцах и сержантах бургундского двора, изнемогающих в ожидании дня выплаты жалованья, о чем то и дело напоминает рефрен:

"Доколе ж казначея ждать?"

Шателлен не видит ничего неестественного и необычного в том, что всякий домогающийся земной славы алчен, расчетлив, "fort veillant et entendaut a grand somme de deniers, soit en persions, soit en renter, soit en gouvernemenes ou en pratigues" ("неутомим и охоч до немалых денег или в виде пенсии, ренты, наместничества, или же чистоганом). В даже благородный Бусико, пример для подражания со стороны прочих рыцарей, иной раз был несвободен от сребролюбия. А одного дворянина, в точном соответствии с жалованьем последнего, Коммин трезво оценивает как "ung gentilhomme de vingt escus" ("дворянина о двадцати экю").

Среди громогласных прославлений рыцарского образа жизни и рыцарских войн нередко звучит сознательное отвержение рыцарских идеалов: порою сдержанное, порою язвительное. Да и сами рыцари подчас воспринимают свою жизнь, протекавшую среди войн и турниров, не иначе как фальшь и прикрашенное убожество. Не приходится удивляться, что Людовик XI и Филипп де Коммин, эти два саркастических ума, у которых рыцарство вызывало лишь пренебрежение и насмешку, нашли друг друга. Трезвый реализм, с которым Коммин описывает битву при Монлери, выглядит вполне современным. Здесь нет ни удивительных подвигов, ни искусственной драматизации происходящих событий. Повествование о непрерывных наступлениях и отходах, о нерешительности и страхе сохраняет постоянный оттенок сарказма. Коммин явно испытывает удовольствие, рассказывая о случаях позорного бегства и возвращения мужества, как только минует опасность. Он редко пользуется словом "honneur": честь для него разве что необходимое зло. "Mon advis est que s'il eust voulu senaller ceste nuyt, il eust bien faict... Mais sans doubte, la ou il avoit de 1'honneur, il neust point voulu estre reprins de couardise" ("Мнение мое таково, что, пожелай он отойти нынче ночью, поступил бы он правильно... Но, без сомнения, коль речь шла о чести, не желал он никоим образом слышать упреки в трусости"). И даже там, где Коммин говорит о кровопролитных стычках, мы напрасно стали бы искать выражения, взятые из рыцарского лексикона: таких слов, как "доблестный" или "рыцарский", он не знает.

Не от матери ли, Маргариты ван Арнемейден, уроженки Зеландии, унаследовал Коммин свою трезвость? Ведь в Голландии, несмотря на то что Вилъгелъм IV Геннегауский был истинным рыцарем, рыцарский дух давно уж угас - пусть даже графство Геннегау, с которым Голландия составляла тогда одно целое, всегда оставалось надежным оплотом благородного рыцарства. На английской стороне лучшим воином Combat des Trente, был некий Крокар бывший оруженосец ван Аркелов. Ему изрядно повезло в этой битве: он получил 60 000 крон и конюшню с тридцатью лошадьми: при этом он стяжал такую славу своей выдающейся доблестью, что французский король пообещал ему рыцарство и невесту из знатного рода, если он перейдет на сторону Франции. Крокар со славою и богатством возвратился в Голландию, где и обрел великолепное положение; однако же голландская знать, хотя и прекрасно знала, кто он такой, не оказывала ему никакого почтения, так что ему пришлось отправиться туда, где рыцарскую славу ценили гораздо выше.

Накануне похода Иоанна Неверского против Турции, похода, которому суждено было завершиться битвой при Никополисе, герцог Альбрехт Баварский, граф Геннегау, Голландии и Зеландии, по словам Фруассара, обращается к своему сыну Вильгельму: "Гийем, когда охота тебе пуститься в путь и пойти в Венгрию или Турцию я поднять оружие на людей и земли, от коих нам никогда не было бедствий, и когда нет у тебя иной разумной причины идти туда, разве что за мирскою славой,- оставь Иоанну Бургундскому да нашим французским кузенам эти их путы и займись своими да ступай во Фрисландию и отвоюй там наше наследство").