Йохан Хейзинга: Осень средневековья (главы из книги)

Личная отвага, проявляемая государем во время сражения, порою носит характер показной удали. Фруассар описывает поединок Эдуарда III с французским дворянином близ Кале в такой манере, что создается впечатление, будто дело вовсе не касается чегото весьма серьезного. "И сражались король с монсеньером Устассом и мессир Устасс с королем весьма долго, и так, что взирать на это было весьма приятно". Француз, наконец, сдается, и все кончается ужином, который король устраивает в честь своего знатного пленника. В битве при Сея-Ришье Филипп Бургундский, чтобы избегнуть грозящей ему опасности, отдает свои богатые доспехи другому, однако поступок его преподносится так, как если бы причиною этого было желание подвергнуть себя испытаниям наряду с обыкновенными воинами. Когда молодые герцоги Беррийский и Бретонский следуют за Карлом Смелым в его guerre du bien public (войне лиги Общего блага), они надевают, по словам Коммина, ложные атласные кирасы, украшенные золочеными гвоздиками.

Фальшь проглядывает всюду сквозь парадное рыцарское облачение. Действительность постоянно отрекается от идеала. И он все более возвращается в сферу литературы, игры и празднеств; только там способна удержаться прекрасная иллюзия рыцарской жизни; там люди объединяются кастой, для которой все эти чувства преисполнены истинной ценности.

Поразительно, до какой степени рыцари забывают о своем высоком призвании, когда им случается иметь дело с теми, кого они не почитают как равных. Как только дело касается низших сословий, всякая нужда в рыцарственном величии исчезает. Благородный Шателлен не проявляет ни малейшего понимания в том, что касается упрямой бюргерской чести богатого пивовара, который не хочет отдать свою дочь за одного из солдат герцога и ставят на карту свою жизнь и свое добро, дабы воспрепятствовать этому. Фруассар без всякой почтительности рассказывает об эпизоде, когда Карл VI пожелал увидеть тело Филиппа ван Артевелде. "Quand on l'eust regarde une espasse on le osta de la et fu pendus a un arbre. Vela le darraine fin de Philippe d'Artevelle" ("А как минул некий срок, что всяк взирал не него, убрали его оттуда и на древе повесили. Такова была самая кончина того Филиппа д'Артевелля"). Король не преминул собственной ногою пнуть тело, "en le traitant de vilain" ("обходясь с ним, как с простым мужиком"). Ужасающие жестокости дворян по отношению к гражданам Гента в войне 1382 г., когда были изувечены 40 лодочников, которые перевозили зерно,- с выколотыми глазами они были отосланы обратно в город - нисколько не охладили Фруассара в его благоговении перед рыцарством. Шателлен, упивающийся подвигами Жака да Лалена и ему подобных, повествует без малейшей симпатии о героизме безвестного оруженосца из Гента, который в одиночку отважился напасть на Лалена. Ла Марш, рассказывая о геройских подвигах одного гентского простолюдина, с восхитительной наивностью добавляет, что их посчитали бы весьма значительными, будь он "un homme de bien" ( "человеком благородного звания") .

Как бы там ни было, действительность принуждала к отрицанию рыцарского идеала. Военное искусство давно уже отказалось от кодекса поведения, установленного для турниров: в войнах XIV и XV столетий незаметно подкрадывались и нападали врасплох, устраивали избеги, не гнушались и мародерства. Англичане первыми ввели участие в бою рыцарей в пешем строю, затем это переняли и французы. Эсташ Дешан замечает с издевкой, что эта мера должна была препятствовать бегству их с поля боя. На море, говорит Фруассар, сражаться чрезвычайно опасно, ибо там нельзя ни уклониться, ни бежать от противника. С удивительной наивностью несовершенство рыцарских представлений в качестве воинских принципов выступает в "Debat des herauts d.armes de France et d'Angleterre" ("Прении французского герольда с английскими"), трактате, относящемся примерно к 1455 г. В форме спора там излагаются преимущества Франции перед Англией. Английский герольд спрашивает французского, почему флот французского короля много меньше, нежели флот короля английского. А он ему и не нужен, отвечает француз, и вообще французское рыцарство предпочитает драться на суше, а не на море, по многим причинам: "ибо там опасность и угроза для жизни, и один Господь ведает, сколь это горестно, ежели приключится буря, да и морская болезнь мучает многих. К тому же и суровая жизнь, каковую должно вести там, не подобает людям благородного звания". Пушка, какой бы ничтожной она ни казалась, уже возвещала грядущие перемены в ведении войн. Была какая-то символическая ирония в том, что Жак де Лален, краса и гордость странствующих рыцарей "a la mode de Bourgogne" ("в бургундском духе"), был убит пушечным выстрелом.