Элизабет Херинг: Служанка фараона

Большие ворота храма закрылись за ними. Солнце так палило, что у меня закружилась голова и мне пришлось прислониться к своей соседке. Молодая женщина успокаивала ребенка, и улыбка украсила ее грубоватое лицо.

Внезапно поднялся рев, похожий на крик, вырвавшийся одновременно из тысячи глоток. Сначала ничего нельзя было разобрать, но рев распространялся с быстротою молнии и докатился до нас:

- Чудо! Чудо!

Те, кто понял эти слова, не задумываясь передали их дальше. Я тоже в возбуждении вскочила на стену, на которой до тех пор сидела, и закричала вместе с другими:

- Чудо! Чудо!

Потом я спросила у пробегавших мимо людей:

- Что за чудо?

Но мне не отвечали.

Возбуждение народа росло с каждой минутой. Никто не знал, что же произошло, но у всех разгоралось воображение оттого, что они стали свидетелями великого мгновения.

Нам пришлось еще долго ждать, пока откроются ворота храма. Напряжение становилось невыносимым. Слухи летали, как голуби. Один говорил, что статуя бога поднялась из священной ладьи и направилась к статуе божественной матери Мут; другой - что ладья бога внезапно начала светиться ярким, сияющим зеленоватым светом.

А когда ворота снова открылись и показалась процессия со священной ладьей, то Тутмос шел уже не в ряду жрецов, а выступал впереди как Первый из великих сановников державы. Он снял одеяние пророка, царский передник закрывал его бедра, а голову венчала двойная корона Обеих Земель.

Потом те, кто якобы видел, и те, кто слышал об этом от других, которые утверждали, что это видели, рассказали мне: ладья бога внезапно осветилась ярким светом и статуя Амона сошла со своего цоколя! И бог взял за руку царя, находившегося среди жрецов, и поставил его на то место, которое по праву принадлежало царю!

Тогда я поняла, что дни царицы сочтены.

Вскоре после этого царица умерла, как об этом говорили вслух, или была убита, как о том шептались. Может быть, ее поразила царская змея, или ей в питье подсыпали яду, или в ее сердце попал холодный металл. Меня не было рядом, когда Ка царицы покинуло ее. Я не обмывала ее тело перед тем, как его передали бальзамировщикам. Не разговаривала я и с Аменет, которая внезапно исчезла, а куда - никто не знал. Растерянность царила во дворце, все дрожали за свою жизнь, ибо ничего не было известно о судьбе исчезнувших - бежали они или были убиты.

И наконец, услышали, что ненависть не оставила в покое даже мертвую царицу. Много работы выпало каменотесам, которые когда-то воздвигали ее статуи и прославляли ее дела на стенах храмов. Теперь они стирали память о ней, уничтожали ее надписи, разрушали ее памятники. Большие обелиски перед воротами храма Амона, которые она приказала воздвигнуть на память о своем празднике Сед, были замурованы, чтобы навсегда скрыть их от людских взоров, а гробница царицы была осквернена. Но прежде всего повсюду было выщерблено ее прекрасное имя Хатшепсут и великое тронное имя Макара. Ибо не суждено ему было жить миллионы лет, его сиянию быть вечным, как сияние Нерушимой звезды, а ее Ка иметь жилище в Земле людей!

Не успели еще скульпторы и каменотесы закончить эту разрушительную работу, как покои царицы заняла новая госпожа. Странно, что ее тоже звали Хатшепсут, а происходила она из боковой линии царского дома.

Ранила ли эта весть мое сердце? Уж не к себе ли относила я слова Тутмоса: "Я хочу быть царем не как муж божественной супруги, но я хочу иметь жену, которая станет божественной супругой, потому что будет моей женой!"

Нет, я никогда не позволяла такой безрассудной мысли закрасться в мою душу.

Но теперь - я это знала - что-то должно произойти. Теперь царь возьмет меня в свой женский дом, а я буду, не таясь, петь и танцевать перед ним. Мой ребенок будет иметь кормилицу. Я же, возможно, в тот день и час, когда мое место займет более молодая, получу супруга, который будет иметь высокую должность.

Теперь уже недолго оставалось ждать, когда Тутмос призовет меня! Голова у меня шла кругом, стоило мне подумать об этом.

И вот в то время, когда я представляла свою дальнейшую судьбу, перед которой я беззащитно закрывала глаза, я почувствовала в своем теле первый толчок моего ребенка. Меня пронзила мысль: "Сын Мерит!"

Он мог бы расти вместе с дочерьми и сыновьями царской жены. Слуги завязывали бы ему сандалии, наставники вводили бы его во все премудрости Тота - пока будет жив его отец. Но когда отец умрет, останется ли ему место рядом с братьями и сестрами или им рядом с ним? И я отдам своего ребенка, которого я уже любила так, как никогда и никого еще не любила, - даже его отца! - и который был мне нужен так, как еще никто и никогда на земле - и уж, конечно, не так, как его отец, - я отдам это бедное, невинное существо, которое вздрагивало в моем теле и радовалось жизни в плодородной Земле людей, во власть рыжеволосого Сета, а тот отведет его в пустыню, где над ним будут кружить коршуны?