Элизабет Херинг: Ваятель фараона

- Неужели... неужели только это волнует тебя? - удивленно спросил Тутмос.

Ипу не ответил. Подождав немного, Тутмос начал снова:

- Говорят, что царь велел восстановить храм Амона. Говорят даже, что опять будет справляться праздник Опет, что Мут и Хонсу, и все боги большой девятки будут почитаться вновь.

- А знаешь... - перебил его друг, - знаешь ли ты, кто шел за изображением Амона, когда его перевозили вниз по реке на барке? Эйе, "отец бога"! Тот самый Эйе, который велел высечь на скале в своем вечном жилище слова великого славословия! К нему нужно прибавить Нахтпаатона, высшего сановника Эхнатона, и Туту, его "главные уста", да и военачальника Паатонемхеба, который теперь стал называть себя Хоремхебом!

Если они, все они, внимавшие учению Эхнатона, бывшие его опахалоносцы, теперь отвернулись от него, то что же должен делать простой скульптор?

- Не считаешь ли ты, Ипу, что правде надежнее находиться в руках скульптора, чем царей и их приближенных? Не думаешь ли ты, что мы, скульпторы, должны сберечь эту правду, если сильные мира сего ее предали?

- Ты, значит, все еще веришь, Тутмос? Веришь в Эхнатона и его учение?

- Я боюсь, Ипу, что, если я и отвечу на твой вопрос, ты меня не поймешь.

Ипу хотел возразить, но тут же отказался от этого намерения.

- Никто из тех, для кого ты мог бы работать, здесь не останется, сказал он наконец, - только крестьяне, пастухи да формовщики кирпича. Кто будет давать тебе заказы?

- Меня не привлекают сейчас заказы придворных. Мне и так хватит работы на всю жизнь.

- Ну, а на что ты будешь жить?

- Сад дает фрукты, а река - рыбу. Ипу долго молчал. Наконец он снова заговорил, настойчиво, почти умоляюще:

- А что будет с Руи? Можешь ли ты остаться равнодушным, зная, что он вырастет, так и не научившись никакому ремеслу? А Иби? Неужели ты хочешь, чтобы после твоей смерти она жила, словно горная коза?

- Ну, вот что... Возьми моих детей с собой, Ипу! И сделай из моего сына хорошего скульптора.

Через два дня после того, как Тутмос попрощался со своими детьми и друзьями и под сводами его большого дома установилась полная тишина, он вдруг услышал шум у дверей той комнаты, в которой он когда-то разделял ложе с Эсе и где больше всего находился теперь. Он обернулся. В комнату ворвалась Иби. Волосы ее были мокры, одежда перепачкана глиной. Смеясь и плача, она бросилась к отцу.

Тутмос вывел ее из комнаты, принес воды, вымыл ее и высушил ей волосы. По жестам Иби он понял, что она воспользовалась моментом, когда ее никто не видел, бросилась с корабля в воду, доплыла до берега и, идя вниз по течению, нашла дорогу домой.

- Иби! - воскликнул Тутмос. - Иби! - И крепко прижал ее к сердцу.

9

Двенадцать лет спустя двое мужчин проделали тот же путь, по которому шла девочка, чтобы вернуться к своему отцу. Старший из них был Ипу. Его волосы уже начали седеть, но шагал он все еще бодро. Младший - Руи. Его едва можно узнать, так он вытянулся. Подбородок юноши уже покрылся легким пушком. Перед собой они гнали осла, навьюченного мешком с продовольствием.

- Ты думаешь, что мы уговорим наконец отца уйти с нами? - сказал Руи. - Дважды уже пробовал ты это сделать и дважды возвращался ни с чем.

- На этот раз дело обстоит иначе. Теперь он не будет терять время, так как царские меджаи уже идут сюда.

- Ты считаешь, что они разрушат весь город, который предан проклятию нашим царем, Хоремхебом? Что они не оставят в нем камня на камне? И не пощадят ни одной живой души? Я думаю, они сокрушат все, что может только напомнить об Эхнатоне и его боге. Они не проявят сострадания к тому, кто до самого последнего времени чтил и увековечивал их имена.

- А если они опередят нас? Что, если они уже выполнили повеление царя Хоремхеба?

- Тогда... тогда, Руи, мы придем слишком поздно.

И они поспешили вперед.

Их ноги еще не коснулись некогда священной земли, когда они увидели, что их опасения оправдываются. Плита на южной границе, где Эхнатон приказал вырезать текст своей клятвы ("Да не сотрут ее! Да не смоют ее! Да не исщербят ее! Да не заштукатурят eel Да не пропадет она!"), - эта пограничная плита... Как она выглядела!

Имена царя и бога были выщерблены, головы всех фигур сбиты, отбит урей с венца Атона.

- Идем! - сказал Ипу, сурово посмотрев на Руи, который уже остановился было, чтобы все повнимательнее разглядеть.

Город, куда они вошли, был совершенно безлюден. Правда, дома еще стояли, но на них были видны следы слепой жажды разрушения. Поломанные ворота, сорванные крыши, поврежденные колонны и - это показалось Ипу самым страшным - срубленные фруктовые деревья, увядшая листва которых лежала в пыли на земле.